Книга Осень Европы, страница 66 – Дэйв Хатчинсон

Внуки это изменили. Они заново открыли детские сады, превратили кафе в спартанские, но терпимые столовые. Даже сняли рулонные ворота с некоторых магазинов и использовали их главным образом в качестве ширм для продажи ворованных товаров или наркотиков. Наличие потенциальной армии почти в две тысячи человек, готовой отразить любые действия властей, останавливало polizei от вмешательства и разжигания войны, так что магазины процветали. Внешне со стороны казалось, что Муниципалитет расцвел заново. Если только закрыть глаза на вездесущую криминальную атмосферу.

Услышав что-то за спиной, Капитан обернулся и осмотрел рефекторий, но никого не увидел. Только ряды пустых стульев и столов.

Он допил кофе и отнес чашку обратно на стойку – дисциплина во всем, затем спустился в вестибюль здания, одолев десять пролетов. Вестибюль тускло освещался фонарями на батареях – огромную стеклянную стену, выходившую в центр комплекса, забили, забаррикадировали и укрепили, а на случай лобовой атаки со стороны Ревизионистов здесь всегда располагался расчет с рельсовой пушкой Гатлинга. Окна на нижних этажах, вплоть до пятого, заложили кирпичами, а комнаты густо оснастили противопехотными минами. Капитан предполагал, что Двадцатка по другую сторону Плаца пошел на те же меры. Он поболтал с расчетом рельсовой пушки, сказал пару слов поддержки, убедился, что у них достаточно еды и кофе, и вышел через вестибюль к лестнице в подвал.

Земля под корпусами была изъедена сетями служебных туннелей и помещений. Когда-то все они соединялись, и можно было переходить из корпуса в корпус, не выходя на солнечный свет. После начала военных действий Капитан приказал, чтобы в туннели, ведущие в корпуса Ревизионистов, занесли и навалили строительный мусор и тоже выставили там расчеты с рельсовыми пушками. Как и в вестибюле, он поговорил с каждой командой, выслушал рапорты – люди Двадцатки периодически пытались расчистить путь через забившие туннели кучи кирпича, земли и бетона, – но здесь он тоже изнывал от зудящего ощущения, что за ним следят.

Сытый по горло, он поднялся на двадцатый этаж Корпуса 1 и обратился к доктору Року.

– Ничего удивительного, – сказал доктор Рок. – Ты практически не спишь, не ешь нормально, а враги хотят тебя убить. Небольшая паранойя в порядке вещей.

Капитан Тодт неловко поерзал на стуле в приемной врача – бывшем парикмахерском салоне.

– Можешь что-нибудь от этого прописать?

– Думаю, да. Только ты, скорее всего, не сможешь потом нормально функционировать несколько дней.

– Иди в задницу.

– И ты иди в задницу, Капитан. – Доктору Року было шестнадцать лет, его лицо пылало от прыщей. Он достал косячок и закурил: единственный врач в корпусе – запрет употреблять наркотики на посту его не касался. Только так он мог продолжать работу. – Другой вариант – я предлагаю тебе отпуск.

Капитан фыркнул:

– На Мальте?

По какой-то причине доктор был одержим Мальтой. Сейчас же он затянулся травкой, подержал дым наверняка дольше, чем было разумно для здоровья, и выдохнул.

– Бывают места и похуже.

– Раз уж я здесь, докладывай о ситуации.

Доктор Рок откинулся на спинку и закинул ноги на стол.

– Кончилось все. Конец доклада.

Капитан невозмутимо посмотрел на доктора. Тот вздохнул.

– Перевязочные пакеты, – сказал он, – нет ни одного. Мы рвем и кипятим футболки, чтобы были стерильными. Антибиотики. Практически нет. Хирургические нитки – ну, скажу так, я очень надеюсь, что операция никому не понадобится. Болеутоляющие. Нормируются. Обезболивающие. Тоже.

– Принято к сведению. Что о среднем уровне здоровья населения?

Доктор посмотрел на него.

– Когда мы в последний раз так сидели и беседовали?

– На прошлой неделе.

– Ну, с того раза ничего не изменилось, Капитан, – он снял ноги со стола и придвинулся вперед. – В скором времени ожидаю цингу. Чудо, что у нас еще нет тифа и холеры, но когда они начнутся, пронесутся по корпусам, как пожар через сухой эвкалиптовый лес. Лобковые вши – на уровне эпидемии. Отмечаю много жалоб на раздражение кожи, бессонницу, вспыльчивость, беспокойство… – он вздохнул. – Все это слишком затянулось. Люди болеют просто оттого, что сидят здесь взаперти. Рано или поздно начнутся случаи рахита у детей, и тогда, дорогой Капитан, я умываю руки.

Капитан Тодт долго вглядывался во врача. Несмотря на молодость, доктор Рок был более чем компетентным медиком. Он с наспех сбитой командой медсестер работал без устали.

– Нам нужен последний решительный удар, – сказал Капитан. Доктор ответил изможденным взглядом.

– Я не могу ничего поделать с последствиями любого удара, Капитан. Ты что, не слушал? Мы дошли до стадии, когда даже такая ерунда, как воспаление аппендикса, будет смертельной, просто потому, что я не могу провести операцию или назначить даже самый элементарный послеоперационный уход. Если ты планируешь какой-то удар, то постарайся, чтобы никого из наших не задело, – он затушил косяк в старой жестяной табачнице на столе. – И лучше победи.

* * *

Его обед – один-единственный братвурст, который он съел за своим столом и запил новой чашкой кофе. Запасы еды были на исходе: прошло уже много дней с тех пор, когда он мог отправить кого-нибудь за продовольствием. Сосиска была низкого качества. Один из поваров знал английский и шутил при Капитане, что они дошли до «worst of the wurst» – «худших из вурстов». Капитан пометил себе назначить его в бригаду рабочих.

Он доел сосиску, допил кофе, затем выпрямился за столом и сказал:

– Я знаю, что ты здесь. Покажись, – можно сказать, это был абсурдный блеф.

Но он был вознагражден. Тень в углу комнаты зарябила и задрожала, и внезапно там оказался человек, одетый как будто в лохмотья и необычный мотоциклетный шлем. Он поднял руку, и из складок лохмотьев показался ствол маленькой полуавтоматической винтовки.

– Не двигаться, – тихо сказала фигура. – Ни звука.

Капитан сидел на месте и готовился умереть.

– Флориан Грубер, – сказала фигура. – Именующий себя Капитан Тодт.

– Да, – сказал Капитан Тодт.

– Меня прислали помочь тебе сбежать отсюда.

Капитан переварил сказанное. Оказывается, он пока что не умрет.

– Если ты шеф, ты опоздал больше чем на год, – сказал он.

Незнакомец снял шлем, открыв лицо молодого человека с растрепанными русыми волосами.

– Что?

Сразу после начала гражданской войны, через день или два, был момент, когда он поверил, что проиграет, и Курьеры, казалось, предложили реальный выход. Он не чувствовал никаких угрызений: чтобы наконец победить Двадцатку, ему нужно было выжить, восстановиться и перегруппироваться.

Плавун советовал проявить терпение.