Онлайн книга «Ричард Длинные Руки. Удар в спину»
Бобик все же поднял голову и даже дважды вильнул хвостом, но тут же со стуком уронил. Пол чуть дрогнул, но не прогнулся, надежно выстроено. Мишелла сделала пару шагов, присела в низком поклоне: – Ваше величество… Я отмахнулся: – Мишелла, бросьте. За нами никто не наблюдает. Топайте сюда и лезьте под одеяло. Она улыбнулась, начала развязывать шелковый шнур у горла. Платье дрогнуло, тяжелым потоком поползло вниз, на полу начало собираться тяжелыми массивными кольцами, пока не образовался широкий колокол. Я с интересом смотрел, как с трудом переступила через этот ворох, стараясь не помять, я ободрил ее комплиментарным жестом, дескать, мы же взрослые люди, все идет просто великолепно. Я сбросил брюки и рубашку, как же это хорошо, и как все-таки устал за день, хотя ни разу не брался за рукоять меча и не мчался на арбогастре в сопровождении Бобика через леса и долы солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую грудь. Мишелла торопливо скользнула под одеяло и, натянув край до подбородка, наблюдала за мной из-под прищуренных век. Жемчужный блеск ее глаз виден и в щелочки, все еще настороженная и скованная, я рухнул в постель, перевел дыхание, отдыхать тоже хорошо, кто бы подумал, повернулся в ее сторону. – Мишелла, вас не напрягает эта обязанность? Она спросила настороженным шепотом: – Какая, ваше величество? – Спать со мной, – объяснил я. – Ваше величество? – А вдруг я храплю и лягаюсь?.. И никто, представляете, мне такое не говорит? Может, я и правду не храплю? – Не храпите, – заверила она. – Ничуточки. – Правда? – спросил я. – В самом деле?.. А если честно? – Не храпите, – сказала она умоляюще. – И одеяло не стягиваете!.. Оно такое огромное, здесь пять таких, как я, поместится!.. – Гм, – сказал я в нерешительности. – Но если вдруг захраплю, вы толкните, хорошо?.. Чтоб я повернулся на бок. Договорились? Она сделала огромные глаза, я залюбовался их непривычной красотой, таинственной и загадочной, словно за этой жемчужной дымкой прячется необыкновенный мир. – Ваше величество!.. Ваше высокое внимание подняло меня на такую высоту!.. Даже принц Фенрандзель приударил за мной, не говоря уже о прочих знатнейших лордах. И если бы не ваша грозная слава… Я сделал отметающий жест: – Бросьте, Мишелла. Я не стесняю вашу свободу. Вольны общаться со всеми на любом уровне!.. Надеюсь, вы понимаете, о чем я в лоб говорю так иносказительно. То, что иногда спим вместе, не значит, что не можете… – Ваше величество, – прервала она, – ваша грозная слава отпугнет кого угодно!.. Но флиртовать со мной стремятся все. Это так престижно! Даже распускают слухи… – Мишелла, – сказал я, – чувствую себя скотиной, что это только слухи. Ее снежно-белые зубки задорно блеснули в полутьме. – Ваше величество, умоляю, не портите такую игру! – Игру? Она подтвердила с жаром: – Еще какую игру!.. При дворе все во что-то играют, это и есть придворная жизнь. Да и вообще… это не разговор на ночь! – Согласен, – ответил я. – Вы всегда чувствуете… да, вы все чувствуете. Герцогиня права, называя вас очаровательнейшей при дворе и самой… одухотворенной. Она в изумлении вскинула брови. – Ваше величество! Бывают ли женщины одухотворенными под одеялом? Я засмеялся, протянул к ней руку. – Идите ближе, Мишелла. Не такая уж эта кровать и огромная. А в горизонтальном положении мой могучий мозг не выше других органов. Проснулась она раньше меня, но не шевелилась, а я, едва разлепил один глаз, тут же приподнял себя в полусидячее положение, стараясь не шелестеть бельем, создал большую чашку горячего кофе, а для Мишеллы тарелку с пирожными. Она посмотрела с укором, я спохватился, создал вторую чашку. Мишелла приняла из моих рук с виновато-счастливой улыбкой, какое же это восхитительное чувство, когда прислуживает сам император! Мы успели съесть и пирожные, когда послышались осторожные шаги. Шторы медленно раздвинулись, принц Кегельшир и принцесса Джеззефина смотрят строго, густо напудренные лица непроницаемы, так же густо нарисованные брови изящно приподняты. За ними целый ряд знатнейших, у всех вместо лиц безукоризненно белые маски с накрашенными щеками, мушками на щеках, лбу и даже на подбородках. И все-таки этих трутней можно назвать рабочими трутнями, ради этой процедуры слуги расталкивают их и поднимают до рассвета, одевают и ведут, еще сонных, в ту часть здания, где мои апартаменты. Основная масса придворных спит до обеда, а эти особо знатные и потому допущенные до процедуры одевания императора будут стоять за спинками наших с Мишеллой кресел во время завтрака императора, строго следить за порядком прохождения блюд. И хотя там своя команда, однако за принцем и принцессой остается окончательный контроль, чистовой, так сказать, красиво ли подают на стол, нет ли лишних жестов, все ли строго, ровно и чинно, как надлежит и как освящено традициями. Мишелла шепнула: – Ваше величество, не перекладывайте в мою тарелку лакомые кусочки! – Почему? – Пойдут слухи, – сказала она едва слышно. – Начнутся толкования… Это я знаю, для вас это просто жест вежливости, но здесь поймут иначе. Вы император, у вас каждый жест полон значения! – Ух, – сказал я обреченно, – ладно, я император, не только сижу и ем. Я еще и готовлюсь думать над проблемами. Когда хорошо поем и отдохну. Вдоль длинного коридора один за другим с обеих стен строго смотрят огромные портреты императоров, преисполненные величия и мудрости в лицах, горящих отвагой. Публика прогуливается празднично яркая, я в который раз подумал, что вся жизнь при дворце нескончаемый праздник, что вроде бы цель жизни, но мало кто представляет, что, если такую цель каким-то чудом достигнуть, начнется быстрое увядание и даже отмирание такой ветви. Но если такую дикую идею высказать вслух, заплюют. Хотя с императором это рискованно, однако даже императоры зависят от общественного мнения, потому разворачивать общество будем медленно и печально, на градус в день, а то и на полградуса в неделю. В конце коридора двое мужчин резко отличаются от праздничной публики подчеркнуто сдержанным нарядом. Даже суровые лица без намека на улыбку или на готовность улыбнуться, хотя Альбрехт все же кое-что почерпнул из гардероба местных лордов, а вот Норберт верен манере северян как в одежде, так и в оружии. Беседуют тихо, зорко поглядывая по сторонам, мимо осторожно проходят придворные, почтительно раскланиваются со сладчайшими улыбками, хоть и без размахивания над самим полом или кончиком выставленного вперед сапога шляпами. |