Книга Ева, страница 72 – Артуро Перес-Реверте

– Может быть.

– На наших войнах, котик, пленных не берут.

– Сегодня будет иначе.

Он подобрал с земли и надел пиджак. Потом подошел к Еве, которая уже очнулась. Наклонился, слушая ее слабый стон. Дышит нормально, с облегчением понял он, пульс замедленный, но ровный. Ощупал ей голову и обнаружил под волосами большую шишку. Из носа шла кровь.

Паук тоже подобрался поближе и встал рядом, но не слишком близко. Дотронулся до лежащей ногой.

– Я видел, как она тебя обрабатывала. Чума, а не баба. Настоящая чума.

– Чуть не убила.

– Ага…

– Помоги-ка мне ее приподнять, – попросил Фалько.

– Еще чего. Да черт бы с ней, пошли. Пристрелить эту тварь – и вся недолга. Пристрели, я тебе говорю.

– А я говорю – помоги.

Отдуваясь, брюзжа и жалуясь на боль в груди, Пакито все же помог Фалько взвалить Еву на плечи. Ноша была тяжела.

– Что ты с ней сделал? – спросил Паук, покуда они ковыляли вверх по склону, залитому лунным светом.

– Трахнул по башке.

– При чем тут башка, спрашивается? – ухмыльнулся Паук.

Бросалось в глаза, что Мойра Николаос не очень обрадовалась ночному визиту. Едва переводя дух после подъема по крутым ступеням, перед ней предстал Фалько с какой-то женщиной на спине да в сопровождении раненого, причем все трое были вымазаны грязью и кровью, своей и чужой. Впрочем, незваных гостей Мойра все же не прогнала. Рука, так сказать, не поднялась. Старая любовь не ржавеет, Фалько это знал. И учитывал. Как человек предусмотрительный, он еще накануне днем уведомил Мойру – напрямик и без экивоков. Его порывы точно выверенной искренности неизменно приносили успех в общении и с мужчинами, и особенно с женщинами. Он всю жизнь продолжал оттачивать это мастерство. Мне наверняка потребуется твоя помощь, сказал он вчера в продолжение своего краткого визита, сидя рядом с Мойрой на террасе с сигаретой в одной руке и бокалом перно в другой. По мере сил изображая мальчика-паиньку. Если вдруг что пойдет не так, твой дом будет единственным местом в Танжере, где я смогу найти убежище, сказал он. Другого нет. Ты мое единственное спасение – и дальше в таком вот роде.

– Об этом ты ничего мне не говорил, – сказала она сейчас, увидев их.

Это был не столько упрек, сколько удивление. Логичное, надо признать. Едва позвонили у калитки, она сошла в вышитом бурнусе, позванивая серебряными браслетами на щиколотках босых ног. На столике стояла пепельница, заполненная окурками самокруток, и наполовину полный стакан желтовато-зеленой жидкости. Из раструба граммофона летел голос Эдит Пиаф. Мойра давно сидит здесь в ожидании новостей, сообразил Фалько. Она верный и добрый друг. И относится к нему с материнской нежностью, приправленной чувственностью. Или наоборот. Помня Смирну и Афины, прежние времена и все такое.

– Откуда же мне было знать, чем дело кончится, – сказал он.

Мойра глядела на троицу с удивлением.

– Кто это? – спросила она, показав на Еву.

– Русская. Республиканская шпионка.

– Я вижу, ты спятил.

– Да. Но ничего, скоро пройдет.

– Это что – связано как-то с пароходом?

– Связано. Но не только с ним. – Фалько все еще держал Еву: голова ее бессильно склонялась к его виску. – Мне нужна комната, где она посидит под замком и под присмотром моего приятеля.

– Здесь?! У меня в доме?!

– Больше мне идти некуда.

Мойра от удивления, перешедшего в ошеломление, раскрыла рот чуть ли не на полпяди:

– Ты ее похитил, что ли?

– В общем, да. В тот миг, когда она пыталась похитить меня.

У его правого уха послышался очень тихий стон. Ева была отнюдь не перышком, и Фалько хотелось сгрузить ее куда-нибудь, потому что силы его были на исходе. Он огляделся и без особенных предосторожностей свалил ее на турецкий диван – глаза ее были закрыты, выше левого виска набухла огромная шишка, полускрытая светлыми, забитыми землей волосами, а засохшая кровь из носа покрывала бурой коркой губы и подбородок. Ева, еще не до конца придя в себя, все так же еле слышно постанывала.

Подошла Мойра, положила ей ладонь на лоб. Потом обернулась к Фалько:

– Да, ты и в самом деле спятил, мой мальчик.

Фалько растирал ноющую поясницу и шею.

– Так оно и есть, – снова признал он.

– Ее бы врачу показать.

– Да нам бы всем не помешало. – С этими словами он взял со столика ополовиненный стакан и выпил единым духом, отметив, как перно обожгло гортань. – Но момент неподходящий.

– Ей разбили голову? Кто это сделал?

– Это сделал я, – ответил Фалько. – После того как она ранила моего напарника.

Мойра критическим взглядом окинула Паука. Тот выдержал осмотр, в свою очередь шныряя выпуклыми покрасневшими глазами по комнате. Куда девалась его щеголеватая опрятность! Он был в безобразном виде – маленький, грязный, с прижатыми к ране окровавленными носовыми платками под пиджаком, наброшенным на одно плечо, с измятой бабочкой, с всклокоченными крашеными волосами. Заморенный и понурый, он напоминал предателя, который появляется в фильме незадолго до титра «Конец». Помесь Адольфа Менжу с Петером Лорре.

– А это еще кто?

Мойра искалеченной рукой в рукаве халата показала на Паука. Фалько устало улыбнулся, доставая из кармана трубочку с кофе-аспирином:

– Это мой друг, и он тоже не танцует.

Струя мочи, лившаяся в унитаз, была розоватого цвета – с кровью. Ничего особо серьезного, подумал Фалько, хотя пройдет и не скоро. Кроме того, было больно глотать. Ева, конечно, отделала его на славу. Высочайший поражающий эффект у этой барышни, что уж тут говорить. А он на этот раз чуть-чуть не сыграл в ящик. Люди чаще всего не знают, какое ничтожное расстояние отделяет жизнь от смерти. Всего несколько миллиметров.

Из зеркала на него смотрело измученное, усталое лицо в каплях воды – он только что смыл с себя грязь. Глубоко и редко дыша, несколько мгновений вглядывался в свое отражение, стараясь узнать в этих чертах себя и мало-помалу обретая обычный облик. Рот был сжат так крепко, что губы морщились, зрачки, подобные стальным опилкам, не утеряли твердости. И на лице застыла суровая отчужденность, свойственная тем, кто минуту назад глядел в глаза дьяволу и мимоходом помог ему в его трудах.

Он неподвижно постоял так еще немного. Потом потряс головой, словно избавляясь от чего-то очень неприятного, и стал вытираться. Вышел в коридор и побрел в гостиную. Мойра лежала на диване с бутылкой и самокруткой, которую протянула Фалько, когда тот присел рядом. Он затянулся только раз и вернул. И закашлялся, когда дым проник в раздраженное горло.

– Ее здесь оставлять нельзя, – сказала Мойра.