
Онлайн книга «Не ссорьтесь, девочки!»
— Трогательно, — замечает Юля. — Молодец. Орел! — хвалит Соня. — Вернется, жить будет у Лосевой, — пророчит Нонна. — А я не против, — говорит Лосева так, что после этого хочется помолчать. Они и помолчали, думая каждая о своем. Однако Нонка продолжала приставать: — Девочки, с книгой надо что-то решать. — А давайте ее схороним до лучших времен, — неожиданно предложила Юля. Соня смотрела на них, как на малых детей. — Взрослые женщины. О вас в газетах пишут… — Схоронить? — заинтересовалась Нонна. — Это мысль. Вечером. Соня устала с ними бороться: — Ладно, вечером. — Идет! Вот все и сложилось. Сонина баня превратилась в ту самую курочку, о которой говорил когда-то мудрый Лейба. Клевала, клевала по зернышку, растолстела и вот теперь несет небольшие, но драгоценные яйца. Слева магазин «Инфернал». Справа за застекленной витриной новая вывеска — «Красный день календаря». И большой плакат, исполненный в манере дидактической советской графики, — счастливая девушка, дородная телом, с косами и бантами, правой рукой отрывает с календаря, висящего на стене, листочек с красным числом, левою же любовно прижимает к груди пакет, в котором безошибочно можно опознать гигиенические прокладки. В магазине продают именно их. Со всего света, разных форм, толщины, цвета и запаха. Где, как не в бане, потерять стыд и торговать этим, исключительно женским предметом. Молодая женщина внимательно разглядывает содержимое прилавков и говорит улыбчивой, средних лет продавщице: — У вас большой выбор и цены невысокие. — Обратите внимание, у нас много сопутствующих товаров — большой выбор трав, гомеопатические средства на все женские случаи. В магазин один за другим входят двое немолодых мужчин, разрушая миф о чисто женском назначении магазина. Обычно мужчины с неохотой заходят в подобные заведения. Но где, как не в бане, пренебречь привычной скованностью и купить нужную тебе вещь — торговля в бане, где нагота естественна и не возбуждает, облегчает задачу. Один из них дебютант в этом деле. Он стесняется и, наклонившись к продавщице, шепчет: — Одну упаковку прокладок… Каких, забыл… — Поздравляю! — кричит второй, который давно уже справился с неловкостью. — Тоже рыбак? — Нет, меня дочь послала. — А, прости, отец. Не смущайся. Дело житейское. Я вот заядлый. — Сейчас. У меня на бумажке записано. Она говорит, что только у вас есть то, что ей надо. Старик вытряхивает карманы, а продавщица успокаивает: — Вы не торопитесь. Если только у нас, значит, никуда не денутся. В магазин заходит Соня. — Здравствуйте, Софья Викторовна. — Здрасьте. — Софья Викторовна широко улыбается и, заметив рыбака, пожимает ему руку. — А вот и наш постоянный клиент-оптовик. Зачем пожаловали? — Мне опять ящик прокладок. Самых толстых. Ультра плюс. Мы с ребятами на неделю на озера поедем. Старик нашел наконец дочкину записку и подошел. — А зачем прокладки? — спросил он у рыбака. — Как зачем? В сапоги кладем, чтобы ноги не потели и не мерзли. — Голь на выдумки хитра. — Соня водружает на прилавок большую коробку и говорит продавщице: — Вот привезла вам попробовать новый чай от головной боли. Добруша ездил в Марокко, нашел нечто особенное. Поставим, посмотрим, как покупать будут. — Хорошо будут покупать. Предыдущий разошелся за неделю. К нам со всего города женщины едут за чаем. За всем едут. У нас все есть. — Спасибо. — Это вам спасибо. Чудесный магазин, работать с вами одно удовольствие. Соня благодарно кивает. — Это Добруше спасибо. — А как поживает господин Добруша? — Хорошо поживает. Я еще зайду. Пойду, проведаю Лейбу. _____ И если что-то в этом мире менялось, то в конторке Лейбы Ароновича все было как прежде. Правда, появился компьютер, покрытый кружевной салфеточкой, да на стене большой портрет Сони — а-ля нэпманша двадцатых годов. — Здравствуйте, Лейба Аронович, — обнимает она старика. — А это что? Кто это? Она удивленно разглядывает портрет. — Это ты, моя девочка. Это ты приподнялась и купила Лейбе компьютер. Раньше Лейба разгадывал кроссворды, а теперь, цыпа моя, я рисую. Я взял фотографию моей мамочки, светлая ей память — святая была женщина. Она пережила петлюровские погромы, репрессии, космополитов — и, заметьте, Сонечка, она не знала ни одного слова матом и говорила очень тихо. Звали ее Эсфирь Марковна — свя… — Лейба, вы бредите? Чья мама? — Я отсканировал мамину фотографию и твое, Сонечка, фото с водительских прав. И получился в результате этот необычайной красоты образчик искусства. — В изобретательности вам не отказать. Ну, а как… дела? Лейба Аронович деловито засопел: — Наверное, ты хочешь спросить-таки, сколько денег? И я отвечу тебе, дорогая. Денег много и будет еще больше. Хочешь сейчас или пусть полежат? — Пусть полежат. У меня сегодня дело государственной важности. Вот оно и свершилось. Вот она и дождалась. Никто не верил, только она знала наверняка. Так будет. Федор вернется, будет и целовать, и говорить, и обманывать. А она будет верить. Отдаваться и верить. Верить, пока отдается, в то, что все еще возможно. Ночь была бурной, утро поздним. Раскаявшийся изменщик Федя ушел в дуги, а Нонна, завернувшись в махровый халат, расхаживает по комнатам люкса и разглядывает его вещи, брошенные повсюду. Как всегда, Федор разбросал одежду и книги, контейнер для линз и музыкальные диски. Ничего не изменилось. Нонна берет его свитер и нюхает. Годами она помнила его запах, от которого приятно ныло сердце и тепло разливалось по телу. Вернулся Федя. Бедра обмотаны полотенцем, по груди стекают капли воды. — Что ты делаешь? — улыбнулся он. Что она делает? Действительно, что она здесь делает? — Ничего не чувствую, — отозвалась Нонна. — Нос заложило? — Типа того… Она аккуратно складывает свитер и кладет его на стул. Федор подходит к жене и обнимает. — Я скучал. — Да? — Я твое тело помню так… — он осторожно касается ее щеки. — Под пальцами. — Да? — Надо что-то решать. — Да… Он прав. Надо что-то решать. — Да, да, да, — выдыхает ей в шею Федя. Нонне щекотно и страшно. Еще несколько дней назад судьба Нонны и Миши, и даже Араксии Александровны зависела от того, когда вернется ветреный Федор и вернется ли вообще, а теперь все они, включая возвращенца, ждали ее решения. Теперь ей придется взять ответственность на себя. Нонна отстраняется и садится на диван. Федор задумчиво глядит на нее и констатирует: |