Книга Не ссорьтесь, девочки!, страница 32 – Ануш Варданян

«Поганая харя» высовывается из-за плеча жены и робко предполагает:

— Дельфин?

— И дельфин тоже! Но дело не только в дельфине. Дело и в обнаженной хрупкой фигурке женщины, и в мячике, символизирующем связь природы и человека, и в этом большом и симпатичном мужчине, который излучает покой. И даже в этой безобразной бетонной тумбе, на которой они сидят. О чем эта картина? О хрупкой доверчивости и могучей надежности. То есть…

— Про любовь… — шепчет жительница пыльного Донецка.

— Про жизнь, — впервые не соглашается с ней «поганая харя».

Соня обрадованно кричит:

— Конечно! В этой незамысловатой картине, напоминающей стилистику мирного Дейнеки, наш художник пытался показать всю свою идеологию. Мужчина должен быть спокойным и надежным. Женщина — хрупкой и целомудренной. Посмотрите, как она прикрывает грудь. А кто ее видит, кроме нас!? А взгляните на ее белую беретку! Гармония на фоне моря. И белый пароход, как символ мечты, которая хоть и далеко, но вполне реальна.

Роман отходит от Сони и ее благодарных слушателей и присаживается на банкетку у стены. Достает сигарету из пачки и мнет ее в руках. Ух, как курить хочется! Но на него коршуном налетает худая старуха с тяжелой брошкой на груди и шипит в ухо, как взбесившаяся тигрица:

— Молодой человек, вы в храме искусства! А здесь не курят.

И эта туда же! Если еще раз кто-нибудь произнесет слово «искусство», Рома врежет.

— Да пошла ты!

Старуха раззявила клюв и вот-вот завоет сиреной. Но Роман поднимается с банкетки и уходит.

Соня на мгновение оборачивается, пытаясь разглядеть, куда делся юный любовник, но, воодушевившись вновь подошедшими экскурсантами в лице мамы и долговязой нескладной дочери-подростка, продолжает заливаться:

— А вот другое море. Причал. Белая лестница. Хорошо прорисованные матросы и едва различимые девушки. В руках этого юного морячка раковина, как символ жизни, и моря, и тайны! Да, жизнелюбивый автор! Но в этот гармоничный мужской мир, выдающий в авторе некоторые латентные, скрытые от себя самого гомосексуальные мотивы, вмешиваются роковые страсти. Обратите внимание на красные бусы на шее у женщины и на едва заметную розу, брошенную на ступеньку. Вот видите, здесь, в углу…

— Девочка-то как нарисована… Как живая! На племянницу нашу похожа… — гостья культурной столицы любила не только поесть, но и родственников.

Соня быстрым шагом ведет благодарных своих зрителей дальше — к очередной, намеченной издали цели, но неожиданно останавливается возле странного полотна, на котором изображены три молодые женщины на набережной Невы, у гранитного льва. Толпа послушно замирает вместе с ней.

— Господи… Нонка, Юлька и я… — бормочет Соня. — Пойдемте же дальше! Да, поистине этот художник любил французов. Посмотрите теперь сюда! Здесь на заднем плане Матисс! Видите? Зачем это нужно было художнику? Зачем это многократное удвоение условности? Картина в картине. Образ в образе. И эти три оранжевых плода! Помните «Любовь к трем апельсинам»? Не помните? Жаль!

Группа любуется картиной, где на бетонной тумбе сидит полуобнаженный мужчина.

— А это полотно написано под явным влиянием Пикассо. Это знаменитая «Девочка на шаре». Мужчина, позитура, весь его облик словно перенесены из работы Пикассо.

Орлиный взгляд «поганой хари» выявил неувязочку:

— А девочка-то где?

Действительно, никакого ребенка не было, и шариков тоже. Только мужик и бетонная плита.

— В том-то и дело! — обрадовалась Соня. — Девочка исчезла из картины. Она, как символ, оказалась не нужна художнику. Он не справился с этой зарождающейся женственностью. Он ее просто удалил! Та-там! Еще один звоночек! Если вы помните, то в ходе наших рассуждений уже звучали предположения о латентной гомосексуальности автора. Ох уж эти романтики-шестидесятники! А девочка… — Соня повертела головой и нашла девочку, правда, не на шаре, а с куклами, — оказалась на картине рядом.

Десять голов послушно повернулись к этой кокетливой особе.

— Эта картина похожа на… — Соня вдруг заметила отсутствие Романа.

— На что? — выдыхают десять ртов.

— Вообще, конечно, я вам скажу…

«Куда же делся этот юный пролетарий?»

— Что?

— Художник… Извините, пожалуйста, но я должна идти.

Нет в жизни никакой гармонии. Все выдумки! Она, Соня, женщина решительная и может на многое пойти ради счастья, тем более что для достижения заветной нирваны ей всего-то и нужны — мужчина и искусство. Ну, почему, почему, почему ее постоянно обкрадывают то на одну, то на другую часть мечты? Муж Жорик — эстет и импотент, Роман оказался сексуально активным тупицей. Может, от добра добра не ищут? Пора остепениться и… Нет, пора не настала. Потому что во дворе Соня увидела Рому, стоящего за скамейкой и флиртующего с молодой девицей с темными, почти черными тенями на веках. Девица сидит на скамейке вполоборота к Роману и демонстрирует ему глубокое декольте на своей небольшой, почти детской груди, сдавленной черной кожаной жилеткой. Вот пугало! Ужас, летящий на крыльях ночи. Пародия на кошмар! А Соня не просто ревнива, она может быть отвратительно скандальной. Это тоже заметно отличает ее от сдержанной Нонны и ленивой на разборки Юли. Сейчас она устроит этим детям пролетарских окраин буржуазную революцию. Сейчас они увидят классовую месть интеллигенции в действии.

Рома, заметив ее издалека, широко улыбается девице и что-то шепчет ей на ухо. Девица оглядывается и встает. Когда Соня приближается к ним, девица, оглядев ее с ног до головы, насмешливо кривит рот:

— Бабуля, не торопись, одышка одолеет.

— Форточку захлопни, дует.

— Ведьма старая.

— А ты — голожопая идиотка.

Соня угрожающе нависла над ребенком, почти ровесницей ее Лерки. От этой параллели стало тошно, и Соня сжала кулаки. Угрожала она не девочке, а собственным годам, неожиданно восставшим против хозяйки. Но девица уразумела это по-своему и ушла, испугавшись.

А Рома повеселился. Он любил, когда отношения между людьми выплескивались из границ политкорректности. Слова этого он не знал, да и к чему? Он любил бои без правил, особенно женские. Ни с чем не сравнимое удовольствие ему доставляло смотреть, как его небольшого роста матушка всерьез поколачивала отца.

— Ну что, экскурсия закончилась? — лениво спросил он.

Неожиданно Соня почувствовала себя виноватой: за то, что дала волю своей любви к искусству, фактически изменив с ним Роме, и за эту накрашенную дурочку, которую согнала со скамейки.

— Я просто ответила на вопрос.

— Ага, один маленький вопросик… Да ты на вопросы отвечаешь, даже когда их тебе не задают. Непонятно, как в мире-то все без тебя складывается.

— Просто людям было интересно…