Онлайн книга «Покров для архиепископа»
— Но что могут делать дочери, кроме как быть послушными воле отца? — возразил Эадульф. — Разве не писал святой Павел: «Дети, будьте послушны во всем родителям вашим, ибо это благоугодно Богу»? Фидельма нежно улыбнулась. — А разве не писал Павел и этого: «Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали»? Но я все время забываю, что мы с тобой выросли в странах с разным правом. Мне всегда казалось, что у саксов дочери — это что-то вроде имущества, которое продается и покупается по прихоти отцов. — Но саксонский закон ближе к тому, чему учил Павел, — уверял ее Эадульф, зная не понаслышке, сколь отличается положение женщины в Ирландии. — Павел говорил: «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Ибо муж над женою, как Христос — над Церковью…» Мы следуем этому закону. — Я все же предпочитаю то, как заведено у нас, где у женщины, по крайней мере, есть выбор, — раздраженно ответила Фидельма. — Не нужно воспринимать как непреложную истину каждое слово Павла, ведь он был человек, и человек своей страны, иной страны, чем моя. Кроме того, и в его стране не все были с ним согласны. Павел был сторонником безбрачия для клириков, считая, что плотские отношения препятствуют высоким устремлениям души. Кто же поверит в это? Эадульф был поражен. — Это должно быть так, потому что это было причиной грехопадения Адама и Евы. — Но как же плотская любовь может быть причиной греха, если это необходимо для продолжения человеческого рода? Неужели мы должны поверить, что Господь хотел, чтобы мы канули в небытие, если сделал размножение грехом? Если это грех, тогда почему Он не дал нам другого способа размножения? — Павел сказал в Послании к Коринфянам, что брак и деторождение — не грех, — мягко заметил Эадульф. — Да, но добавил, что это менее богоугодно, чем безбрачие. Я думаю, уже то, что Римская церковь призывает своих членов к безбрачию, таит в себе большую опасность. — Это не более чем предложение, — возразил Эадульф. — Еще с Никейского собора и по сей день Рим только советовал священникам ниже епископа не жить со своими женами и, фактически, не жениться. Но никогда не запрещал. — Рано или поздно запретят, — ответила Фидельма. — Иоанн Златоуст выступал против сожительства между монахами и монахинями в Антиохии. — То есть ты против безбрачия? Фидельма сморщила нос. — Пусть те, кто хочет сохранять целомудрие, его сохраняют. Но не нужно требовать этого от всех остальных, независимо от того, хотят они того или нет. Разве не грех это против Господа — утверждать во имя Его, будто мы не можем служить Ему иначе, чем отвергая Его? Отвергая одно из величайших Его творений. Разве не сказано в Сотворении Мира: «сотворил Он мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь…»? Кто мы такие, чтобы это отрицать? Она замолчала, потому что послышался стук в дверь и вошла сестра Эафа. Лицо ее было тревожно. Сперва она посмотрела на Фидельму, потом на Эадульфа. — Я здесь, но я не очень понимаю, зачем меня позвали, — сказала Эафа. Хотя она старалась держать свои жилистые и загрубелые руки неподвижно, но пальцы все равно шевелились, выдавая ее волнение. Фидельма ободряюще улыбнулась ей и жестом пригласила сесть. Эадульф видел, что ее гнев на Вульфрун уже улетучился. Значит, спор о целибате был для нее не более чем способом успокоиться после разговора с надменной настоятельницей. — Это не более чем формальность, сестра Эафа, — заверила Фидельма саксонскую монахиню. — Я только хочу узнать, когда вы в последний раз видели Вигхарда живым? Девушка растерянно моргала. — Не понимаю, сестра. — Тессерарий говорил вам, что нам поручено расследовать убийство Вигхарда? — Да, но… — Вы, наверное, видели Вигхарда вчера за ужином, в трапезной, где вы были вместе с настоятельницей Вульфрун? Девушка кивнула. — А после этого? — подсказывала Фидельма. — Нет, после этого не видела. Я ушла, а настоятельница Вульфрун осталась беседовать с ним у дверей трапезной. Они… они о чем-то спорили. Я отправилась к себе. После этого я его не видела. Эадульф подался вперед, внезапно заинтересовавшись. — Настоятельница Вульфрун в самом деле спорила с Вигхардом? Эафа снова кивнула. — А о чем они спорили? Эафа пожала плечами. — Я не знаю точно. Я не слушала. Фидельма ласково улыбнулась девушке. — И вы вернулись в свою комнату, которая находится рядом с комнатой настоятельницы? — Да, — спокойно ответила Эафа. — И не рискнули больше выйти из комнаты в эту ночь? — О нет, что вы! Фидельма подняла бровь. — Нет? Девушка нахмурилась, замялась и поправила себя: — То есть, нет, немного позже настоятельница Вульфрун вызвала меня к себе. — С какой целью? — Ну как? — Эафа, казалось, была удивлена таким вопросом. — Чтобы помочь ей расстелить постель. — Это для вас обычно? Девушка выглядела озадаченной. — Я не очень понимаю, о чем вы, сестра. — Вы ведь спутница настоятельницы Вульфрун, это так? Снова кивок был ей ответом. — Тогда почему вам приходится выполнять всю мелкую работу по хозяйству, которую она может делать сама? — Потому что… — Эафа подумала. — Потому что она очень знатная дама. — Но сейчас она просто одна из сестер. Даже настоятельница не вправе требовать, чтобы кто-то из ее обители прислуживал ей. Эафа не ответила. — Послушайте, почему вы решили стать служанкой настоятельницы Вульфрун? Эафа подняла на нее свои светло-карие глаза. Казалось, что она хотела ответить что-то, но снова понурила голову. Только чуть заметно кивнула. — Почему? — настаивала Фидельма. — Будь она знатная дама, или настоятельница, или скромная сестра во Христе, в любом случае Вульфрун не имеет на это права. Вы служите только Господу. — Я больше ничего не могу сказать, — твердо произнесла девушка. — Я могу сказать только, что вчера вечером я прислуживала настоятельнице Вульфрун, и когда все было готово для ее сна, я вернулась к себе и легла спать. Фидельма хотела продолжить, но раздумала. Давить на девушку не имело смысла. — Во сколько это было, Эафа? — Я точно не помню. Но раньше полуночи. — А откуда вы знаете? — Я проснулась, когда звонили к полуночному Ангелусу, и тут же снова уснула. |