Онлайн книга «Мимси Покет и дети без имени»
Мимси не стала рассказывать, почему частенько здесь ошивалась. В дворцовых мусорных баках попадались настоящие сокровища: рождественские мандарины, целые противни булочек, совсем чуть-чуть подгоревших, маленькие душистые обмылки, завёрнутые в тонкую папиросную бумагу… У ворот стоял солдат. Он так резко щёлкнул каблуками, что шлем с глухим стуком ударился о потолок вахтенной будки. – Проход запрещён! Мимси заломила руки. – Прошу вас, офицер! Моя смена начинается, я ужасно опаздываю! Солдату на вид было около семнадцати лет. Слишком большой шлем то и дело сползал ему на нос. – Проход запрещён, я же сказал! Распоряжение канцелярии. – Тогда позовите лейтенанта Траста. Он меня знает. – Невозможно. Лейтенанта сняли с поста на время судебного процесса. Что вы делаете во дворце, сударыня? – Я горничная. Солдат нахмурился. – Горничная? Что-то я вас никогда не видел. – А я вас видела, – сказала Мимси и опустила ресницы. Часовой покраснел до корней волос. Он кивнул на Магнуса. – А это кто? Ваш жених? – Мой брат. Он помогает на кухне. Прошу вас, офицер, ради меня: мы как-то закопались с утра, а теперь нас убьют за опоздание. Вы же не хотите, чтобы я лишилась работы? – Я не могу вас впустить. Мне за это влетит от начальства. – Ну пожалуйста, будьте так добры! – умоляла Мимси. – Никто не узнает… Юный солдат замялся. – Ладно, – сдался он наконец и приоткрыл перед ними решётку. – Только быстро. Я вас не видел, ясно? Они пулей прошмыгнули во дворец через чёрный ход. – Ты врёшь, как зубной врач! – воскликнул Магнус, едва за ними закрылась дверь. – Ну и что? Мы же вошли! – Могла бы придумать мне занятие и поважнее, чем помощник на кухне! Мимси пожала плечами. – Ты бы предпочёл, чтобы я представила тебя как своего жениха? Магнус решил промолчать. Длинный коридор вёл внутрь дворца. На стенах, выкрашенных в бледно-жёлтый цвет, висели покосившиеся гравюры. Казалось, будто находишься в закулисье старого театра. Приходилось переступать через бельевые корзины, пробираться сквозь шаткие нагромождения стульев и тележек, заставленных посудой. Они прошли прачечную и миновали створчатую дверь, ведущую на кухню. Коридор всё не кончался. Не раз приходилось вжиматься в стену, чтобы пропустить горничную или суетливого дворецкого. – Ты хоть примерно представляешь, куда идти? – Нет. Но куда-нибудь мы точно придём. «Всё лучше и лучше, – подумал Магнус. – Если нас поймают, нам конец». Но ведь он однажды выпал из поезда и не погиб! Вряд ли здесь может случиться что-то более опасное. Наконец коридор привёл к развилке. – Направо? – предложил Магнус. – Налево, – не задумываясь решила Мимси. * * * Интуиция её не обманула. Пройдя ещё несколько километров по коридору, они попали, запыхавшись от долгой ходьбы, в то самое крыло дворца, где находился зал суда. Оставалось лишь влиться в общее течение, которое вынесло их на крытую галерею, нависавшую над зрительным залом. Как раз вовремя: только-только начали зачитывать обвинительный акт. На первых рядах Магнус заметил знакомых: члены правительства, банкиры и бизнесмены, которых терпеть не мог его отец, высокие чиновники, а также несколько женщин, явившихся сюда как на спектакль: они тихо перешёптывались и вертели в руках изящные перламутровые бинокли. А посмотреть и впрямь было на что. Судьи в мантиях из пунцового бархата окружали великого герцога, одетого в парадный мундир. Магнус, хоть и сидел далеко, обратил внимание на его бледность и растерянный вид. В какой-то момент он чуть не помахал государю, но вовремя спохватился: суровые стражники, расставленные у каждого выхода, вряд ли поняли бы его правильно. Где же Свен и полковник Блиц? Вытянув шею, Магнус смог наконец разглядеть скамью подсудимых. Их освободили от наручников. Бывший советник, глядя в потолок, с отсутствующей улыбкой снимал и надевал на ручку колпачок. Полковник, сидевший рядом, просматривал бумаги, пожёвывая концы усов, будто судили не его, а кого-то другого. Пункты обвинения тем временем звучали поистине чудовищно. Попытка покушения на великого герцога, заговор, государственная измена… В городе поговаривали, будто расстрельная команда уже сформирована. Что исход дела заранее предопределён и осуждённых сразу после суда повезут на казнь. Зрителей на галерее было так много, что Магнуса немедленно придавило к балюстраде, и он изо всех сил держал Мимси за руку, чтобы толпа не оторвала их друг от друга. Внезапно публика дружно вздрогнула. По приглашению суда поднялся какой-то человек. Все разговоры резко прекратились, и в зале отчётливо послышался хруст его суставов. Магнус крепче сжал руку Мимси. – Если его величеству будет угодно выслушать обвинение, – пропел секретарь суда. – Слово предоставляется брату Грегориусу. Последний не спеша закрыл миниатюрный молитвенник, который до этого читал. Он был одет в ту же коричневую рясу, что в Смолдно, и те же скверные сандалии, в которых его голые ноги напоминали куриные лапы. Борода, ставшая ещё длиннее, ниспадала на грудь, где висел скромный деревянный крест. Когда он повернулся к залу своим лицом, похожим на маску из оплавившегося каучука, женщины в ужасе отшатнулись, а важные государственные деятели инстинктивно ссутулились и вжали головы в плечи. Брат Грегориус обвёл глазами зал и наконец остановился на обвиняемых. Только Мартенсон выдержал его взгляд, хотя при этом сделался белее мела. – Ваше величество, многоуважаемый суд… Брат Грегориус говорил удивительно тихим голосом. Приходилось изо всех сил напрягать слух. – То, что произошло в монастыре Смолдно, безусловно, станет одной из самых скорбных страниц в истории нашей страны. Все факты доказаны, как доказана и попытка покушения со стороны обвиняемого Блица в отношении вашего величества. Военный, человек чести, которому вы доверили свою жизнь в момент исполнения важной миссии, касающейся будущего страны… Никлас сидел, переплетя пальцы рук перед собой, и, казалось, находился где-то не здесь. Магнус знал государя уже достаточно хорошо, чтобы представить, какая буря эмоций сейчас кипит у него внутри. – Это преступление низко, – продолжал брат Грегориус после долгой паузы. – И миссия моя тяжела. Бог свидетель: я принял условия монашеской жизни исключительно из любви к людям и из склонности к прощению. Даже Христос простил тех, кто распял Его на кресте… |