Книга Мир без конца, страница 221 – Кен Фоллетт

— Пустите нас!

— Кто вы? — крикнул Белая Голова.

После паузы раздался ответ:

— Люди леса.

— Разбойники, — уточнил Филемон.

Настоятель обители возмущенно сказал:

— Такие же грешники, как и мы, тоже дети Божьи.

— Это еще не повод, чтобы впускать собственных убийц.

— Может быть, стоит выяснить их действительные намерения. — Монах приблизился к окну справа от двери. Церковь была низкой, и подоконники располагались на уровне глаз. Вместо стекол оконные проемы на зиму затягивали просвечивающим льном. Савл приоткрыл завесу и, встав на цыпочки, выглянул в окно. — Зачем вы пришли?

— Принесли больного товарища.

— Я хочу с ними поговорить. — Савл изумленно уставился на Годвина. — Отойди от окна. — Белая Голова неохотно подчинился. — Мы не можем вас пустить. Уходите.

— Ты гонишь больного? Мы монахи и врачи!

— Если у этого человека чума, помочь ничем нельзя. А пустив его, убьем себя.

— Но все в руках Божьих.

— Бог не позволяет совершать самоубийство.

— Ты ведь даже не знаешь, что с ним. Может, у него сломана рука.

Годвин открыл симметрично расположенное окно слева от двери и выглянул на улицу. У входа в церковь вокруг носилок стояли шестеро мужланов. Одежда на них была дорогой, но грязной, как будто они спали прямо в лучших воскресных нарядах, что типично для разбойников, которые грабили путников и очень быстро загаживали трофеи. Все просители вооружены до зубов — хорошие мечи, кинжалы, луки, — стало быть, солдаты, вернувшиеся с войны.

Несмотря на морозное январское утро, человек на носилках тяжело дышал, носом у него шла кровь, и аббат невольно вспомнил, как у его умирающей матери из носа постоянно текла струйка крови, хотя ее все время подтирали. Мысль о подобной же собственной смерти исполнила его паническим ужасом, захотелось броситься вниз с Кингсбриджского собора. Вот бы умереть после секундной непереносимой боли, а не через три, четыре, пять дней безумного бреда и сводящей с ума жажды.

— У него чума! — воскликнул настоятель, услышав у себя истеричные нотки.

Один из разбойников выступил вперед:

— Я вас знаю. Вы аббат Кингсбриджа.

Беглец поспешил спрятаться, продолжая со страхом и гневом наблюдать за вожаком из укрытия. Некогда красивый мужчина с высокомерной уверенностью представителя знатного сословия после многих лет разбойничьей жизни загрубел. Годвин спросил:

— А вы кто такой, чтобы приходить в церковь и колотить в дверь, когда монахи поют псалмы Богу?

— Кое-кто называет меня Тэмом Невидимкой.

Монахи ахнули. Тэм Невидимка был легендой. Брат Джонкил воскликнул:

— Они всех нас убьют!

Савл повернулся к Джонкилу:

— Тихо! Все мы умрем, когда это будет угодно Богу, но не прежде.

— Да, отец.

Белая Голова снова развернулся к окну:

— В прошлом году вы украли у нас цыплят.

— Простите, отец, — ответил Тэм. — Мы умирали с голоду.

— И теперь просите у меня помощи?

— Но вы учите, что Бог прощает.

Годвин предложил Савлу:

— Дай мне все уладить!

На лице настоятеля обители явственно читалась внутренняя борьба, он то смирялся, то вспыхивал, но в конце концов склонил голову. Аббат крикнул Тэму:

— Бог прощает тем, кто искренне раскаивается!

— Ну что ж, этого человека зовут Уин Лесник, он искренне раскаивается во всех своих грехах и хотел бы в церкви помолиться о выздоровлении, а если не суждено, то умереть в мире.

Один из разбойников чихнул. Савл отошел от окна и, уперев руки в бока, посмотрел прямо на Годвина.

— Мы не можем выгнать его!

Тот попытался говорить спокойно:

— Ты слышал, как он чихнул? Ты что, не понимаешь, что это значит? — Аббат повернулся к монахам, чтобы его слышали все. — У них у всех чума!

Раздалось испуганное бормотание. Высокий гость из Кингсбриджа и хотел их испугать. Тогда, если Белая Голова решится на открытое неповиновение, местная братия поддержит настоятеля Кингсбриджа. Савл возразил:

— Мы обязаны помочь им, даже если у них чума. Наша жизнь принадлежит не нам, чтобы оберегать ее как спрятанное под землей золото. Мы предали себя Богу, чтобы покоряться Его велениям, и Он окончит наши дни, когда на то будет Его священная воля.

— Но впустить разбойников — самоубийство. Лесные братья всех нас погубят!

— Мы люди Божьи. Для нас смерть — блаженный союз с Богом. Чего же нам бояться, отец аббат?

До беглого монаха дошло, что он производит впечатление отъявленного труса, а здешний настоятель рассуждает здраво. Он заставил себя говорить спокойно, рассудительно:

— Искать смерти — грех.

— Но если смерть приходит к нам, когда мы выполняем свой долг, мы с радостью принимаем ее.

Годвин понял, что так можно проспорить целый день. Пустыми разговорами власть не удержать. Он закрыл ставни.

— Закрой окно, брат Савл, и подойди ко мне. — Аббат в ожидании смотрел на монаха. После недолгого колебания Белая Голова послушался. — Какие три обета ты давал, брат?

Наступила тишина. Настоятель обители понимал, что Годвин не признает в нем равного, и с вызовом посмотрел на него, но затем чувство долга взяло свое, и он произнес:

— Нестяжания, целомудрия и послушания.

— И кому ты должен повиноваться?

— Богу, правилу святого Бенедикта и своему аббату.

— Сейчас перед тобой стоит твой аббат. Ты признаешь это?

— Да.

— Должен отвечать: «Да, отец аббат».

— Да, отец аббат.

— Теперь я скажу, что делать, и ты обязан покориться. — Годвин осмотрелся: — Вы все — возвращайтесь на места.

Наступила мертвая тишина. Никто не двигался, все молчали. Может обернуться по-всякому, думал беглец, — покорностью и бунтом, порядком и анархией, победой и поражением. Он затаил дыхание.

Наконец Савл склонил голову и занял свое место у алтаря. Остальные последовали его примеру. На улице послышались возгласы, но, кажется, люди уходили. Вероятно, разбойники пришли к выводу, что так и не убедили врача осмотреть больного товарища. Настоятель Кингсбриджа подошел к алтарю и развернулся к монахам:

— Закончим прерванную молитву.

Слава Отцу и Сыну

И Святому Духу.

Пели нестройно. Братья были слишком возбуждены, но все-таки стояли на своих местах и молились. Победа.