Онлайн книга «Волчьи законы тайги»
|
Ее радовало, что здесь относительно тепло и нет изнуряющего ветра. Но внутренне убранство, конечно же, не впечатляло. Темные бревенчатые стены, кирпичная печь в половину комнаты, дощатый стол, скамья, железная кровать с панцирной сеткой, допотопная радиостанция под образами. На фоне этой убогости медвежья шкура на полу могла показаться первобытной дикостью, но никак не элементом экзотического декора, к которому, возможно, привыкла девушка. Телевизор был, dvd-плеер, музыкальный центр, гитара... Но разве ж этим кого-то удивишь... – Я привык, – пожал плечами Данила. Да, стол и скамья сколочены грубо, из нетесаных досок, зато как основательно – хоть кувалдой по ним колоти, не размолотишь. И сам дом стоял посреди леса капитально, как надежный форпост на пути к человеческой цивилизации. Печное тепло, суровый и здоровый уют. – Мне нравится... – совсем не убедительно сказала она. – Только что-то не очень тепло. – Лучше не очень тепло, чем просто холодно, – пытаясь взбодриться, улыбнулся Данила. – Печь со вчерашнего не топилась. Сейчас исправим... Он подошел к печной топке, открыл чугунную дверцу с дореволюционным клеймом-штампом демидовского завода. – Главная заповедь одинокого егеря, – чиркнув спичкой, сказал он. – Уходя, оставляй в печи растопку. А потом уже гаси свет... Холодно в доме, и каждая лишняя минута, бездарно потраченная в борьбе за тепло домашнего очага – чистой воды преступление. Но у него все готово – поднес к щепе зажженную спичку, и завихрился в печи огонек, облизнул сухие поленья. А в сенях стоял большой дощатый короб с углем, скоро и он в топку пойдет. Тогда такой жар будет, что в одних трусах можно будет по дому ходить. Если, конечно, Лене это понравится. Что вряд ли. – А ты одинокий? – Да, как белый парус у Лермонтова. – И Лермонтова знаешь. – Да, забегал тут как-то, на медведя поохотиться звал... – На этого, который у тебя под ногами? Веселый изгиб ее губ показывал, что шутка принята. – И на этого, и на другого. – А стрелял ты? – Да. В основном сигареты. – У Лермонтова? – А это ты спроси... – У кого? – У Пушкина! – С тобой не соскучишься. – А это вместо морфия. – Ты что, по этому делу? – нахмурилась девушка. – Да нет, морфий тебе нужен. Для обезболивания... Он подсел к Лене, раскутал одну ногу, осмотрел, ощупал. Опухлость сошла, потемнения нет, и температура вроде бы нормальная. – Зачем обезболивание? – встревоженно спросила она. – А затем, что сапоги легкие носишь. Ноги себе отморозила... – Сапоги не легкие, – беспокойно мотнула она головой. – Мех там был... – Какой, рыбий?.. Что, если ногу придется ампутировать?.. Ножовка у меня есть, смех вместо морфия... – Ну и шутки у тебя! – нервно улыбнулась она. – Шутки?! Шутки у того придурка, который тебя в лесу оставил... Данила вдруг осознал, что начал заводиться. – А если бы не оставил? Тогда бы я вместе с ним взорвалась... Трудно было не согласиться с таким аргументом. Гнев схлынул, в голове прояснилось. Но на душе остался саднящий осадок... Давно его не беспокоило это болезненное, граничащее с безумством чувство справедливости. И как хорошо, что Лена смогла его успокоить. – Ну да, лучше ноги отморозить, чем на воздух взлететь, – кивнул он. – А что, сильно отморозила? – Думаю, что ампутация не грозит. Но врача на всякий случай вызвать надо. Здесь недалеко, завтра к обеду будет... До поселка и больницы всего ничего – шестьдесят верст. Сущий пустяк по таежным меркам. Главное, чтобы радиостанция не подвела. – Значит, взорвался вертолет, – уточнил он, щелкнув тумблером. – Взорвался. – Сам по себе? Или как? – А разве вертолеты сами по себе взрываются? – Что-то не припомню, – покачал он головой. – Значит, или как?.. Герман – большой человек, председатель совета директоров крупной нефтедобывающей компании. Мы как раз на промысел с ним летели... – Ты к нему какое отношение имеешь? – Это что, допрос? – Не знаю. Но мне ответ нужен. Мне сейчас докладывать надо. Лампочки горели, стрелка питания поднялась до рабочей отметки, частота настроена. Осталось только выйти на связь. – Куда? – В центр, Юстасу. – Не смешно. – Не знаю, Косте нравится, – пожал плечами Данила. – Какому Косте? – Ну, Косте, диспетчеру нашему. Позывной у него – Юстас, ему нравится... – А ты тогда кто, Плейшнер? – Нет, я «парабеллум» Бормана. – Кстати, я видела, как ты стреляешь. Ты же совсем не целился... – Это интуитивная стрельба. – Тайга научила? – Какая ты догадливая... – А почему ты всех волков не перестрелял? Ты же мог... – Зачем? – Ну, как это зачем? Они же голодные, на людей бросаются... – Замкнутый круг, – скупо улыбнулся Данила. – Голодные, поэтому на людей. А на людей, потому что голодные... Природа у них такая, без пожрать не выживешь. И у людей так же. Люди тоже поесть любят. Свининка, говядинка, баранинка, животных режут. Не убивать же людей за это... – Так разве волки животных не режут? Я слышала, их за это истребляют. – Истребляют, – с мрачным видом кивнул он. – И у нас такое было. Столько настреляли, что перебор вышел. Оленей в тайге развелось – уйма. Вроде бы и хорошо, но они все молодые деревья ободрали на прокорм. И больных много развелось. В общем, дохнуть стали, от голода, от болезней... Нет, волков беречь надо. У них свое место в природе. Они знают, на кого охотиться, на больных и слабых. А знаешь, как они определяют, кто есть кто? Если олень побежал в гору, значит, он сильный, если вниз – значит, чувствует в себе слабину, за таким и гонятся... С лосями вообще сложней. Если крупный лось встал как вкопанный, если выставил рога, волки такого седьмой дорогой обойдут. Ну, если выбор будет, чтобы кого-то послабей задрать. А если нет, то и на такого лося напасть могут. Только если сохатый действительно в силе, то плохо им будет. Он же и на рога поднять может, и затоптать... – А тебе кого больше жаль будет, лося или волка? – И лося... И волка... Волк – животное уважаемое. – Да, только его никто не любит! |