Онлайн книга «Ричард Длинные Руки - курфюрст»
|
Даниель, старшина купеческого союза вольных городов Мальбрука, на пиру в честь свадьбы короля Барбароссы сказал мне, что торговые союзы поддерживают Барбароссу, потому что тот положил конец распрям, прижал соседей, очистил земли от нежити, и все двадцать лет его правления королевство только богатеет, а простолюдины не перестают молиться за его здоровье. Когда мы приблизились к воротам столицы, Бобик и Зайчик привычно ринулись обгонять стадо коров и перепрыгивать через телеги. Стражи только успели повернуть головы, как мы пронеслись мимо и пропали в тесноте улочек. Вскоре распахнулась площадь, а за ней на той стороне — величественный королевский дворец, окруженный заботливо выдвинутым далеко вперед забором из толстых металлических прутьев, имитирующих копья кверху остриями. К моему удивлению, меня узнали моментально, а я же здесь коннетабль, офицер козырнул, а стражи торопливо распахнули ворота. Арбогастр влетел на королевский двор, звонко цокая подковами, гордо и красиво пронесся по вымощенной цветными плитами дорожке к ступеням дворца. Бобик мчался длинными прыжками рядом, собранный и настороженный, на меня косится умоляюще. — Ну что тебе еще? — крикнул я. — Возьму-возьму, только держись, как мышь в норке! Был соблазн въехать на коне и в зал, в прошлый раз я так и сделал, но сейчас, увы, я не в том положении… Со всех сторон сбежались стражи, приблизиться устрашились, глядя со страхом на Адского Пса, хотя тот даже не смотрит на них, чтобы не пугать. Я покинул седло, арбогастр посмотрел на нас двоих с укором. — Я недолго, — заверил я, а воинам велел строго: — Кормить и холить! Один ответил несмело: — Знаем, ваша светлость. Я сам ему в прошлый раз гвозди носил… Жрет, как сухую солому! — Прекрасно, — ответил я. Ступеньки замелькали под подошвами, я влетел в первый зал, куда являются все придворные, быстро пересек и вбежал в следующий, поменьше, куда допускаются уже не все, а в третьем — вообще народу мало, только высшие лорды. Нам с Бобиком загородил дорогу огромный и величественный церемониймейстер. — А вы куда… Ох, простите, ваша светлость, я вас не сразу… богатым будете! — Я стал мельче? — спросил я и, не дожидаясь ответа, поинтересовался: — Как Его Величество? Он ответил с поклоном: — Здоров. Сейчас ведет прием посетителей и просителей… — Это то, — сказал я, — что мне оно. Я и есть этот самый проситель. Он улыбнулся, давая понять, что шутку понял, наклонил голову чуть ли не к плечу. — Если хотите поприсутствовать, я проведу вас в зал. Только как насчет собачки… — Она очень тихая, — сказал я. — Ну, если и останется тихой, тогда можно… — Премного обяжете, — ответил я. — Следуйте за мной, ваша светлость. — Только не объявляйте, — попросил я. — Так, постоим в задних рядах. Он сказал в нерешительности: — Коннетаблю королевства вроде бы не совсем… однако да, как изволите. Вам Его Величество позволяет всякие вольности по старой дружбе. — Изволю, — ответил я и слегка смягчил, добавив: — Нам так удобнее. Мы скромные. — Наслышан… Он сам распахнул перед нами дверь, но входить не стал, а я проскользнул, стараясь не выделяться, хотя с моим ростом это трудновато, встал позади пышно разодетых придворных, все одеты как на продажу, а пышные шляпы с веером перьев позволяют мне прятать лицо. Бобик смирно сел рядом и старался дышать как можно тише, чтоб никто не оглянулся и не заорал, увидев его клыки на уровне своего лица. Всего четыре ряда, дальше свободное пространство в четыре-пять ярдов, это где коленопреклоненные просители излагают свои жалобы, а дальше на небольшом помосте в двух роскошных креслах восседают Барбаросса и Алевтина. За их спинами высятся очень серьезные сэр Маршалл и молодая красивая женщина, прима-фрейлина королевы. Я подумал, что впервые вижу Алевтину рядом с королем, обычно Барбаросса принимал меня в кабинете, куда свободно вхож разве что сэр Уильям Маршалл. Коленопреклоненный проситель путано излагал жалобу на людей сэра Карла Людвига Бёрне, что не следят за скотом, а тот забредает на их поля и тем самым наносит почти непоправимый ущерб посевам, а также чести и достоинству местного лорда… Барбаросса, надо отдать ему должное, вот уж отец народа, не зевает, не чешется и не смотрит по сторонам, а как бы даже слушает, во всяком случае, лицо такое, отценародное. Алевтина тоже смотрит внимательно, могучая и красивая, чуть располневшая за годы со дня замужества, настоящая королева: рослая и внушающая, такая что угодно на скаку остановит. Барбаросса в черном камзоле, на котором выгодно смотрятся огромные серебряные украшения, а массивная золотая цепь с крупным драгоценным камнем в самом низу сразу дает понять, что выше этого человека в королевстве нет никого. Алевтина тоже в черном, но обилие серебра на платье, крупные гроздья бриллиантов, оттягивающих уши, и блистающая корона в волосах говорят о том, что о трауре нет и речи. Возможно, черное для того, чтобы было меньше работы прачкам, женщины — существа практичные, а королевы — тоже местами женщины. Сэр Уильям время от времени отечески пробегал взглядом по рядам вельмож, иногда наклонялся к королю и что-то шептал ему на ухо. Мне показалось, что высмотрел и меня, как я ни прятался среди шляп. Во всяком случае, когда в очередной раз наклонился к королю и что-то шепнул, тот вдруг вскинул голову, в глазах появился странный блеск. — А это кто там затаился? — произнес он зловещим голосом. — Лорды, прячьте кошельки! И своих жен тоже… Церемониймейстер неслышно появился со мной рядом, поклонился и сказал громовым голосом: — Коннетабль Его Величества сэр Ричард!.. Простите, Ваше Величество, но это было желание сэра Ричарда войти вот так тихо. Придворные от меня отступили и почтительно кланяются, на лицах смятение пополам со жгучим любопытством. Кто-то все-таки вскрикнул дурным голосом, увидев смирную собачку. Король мощно прогрохотал с трона: — Точно что-то украсть надумал!.. Он никогда не бывает тихим. Сэр Ричард… Я приблизился, велев Бобику сидеть, и преклонил колено. — Ваше Величество… Он сделал жест подняться, я встал и с предельным почтением посмотрел ему в глаза. Барбаросса выглядит сытым и довольным, тоже заметно пополнел от счастливой жизни, даже темные круги под глазами исчезли. Алевтина светится довольством и благополучием, на меня смотрит с соболезнованием, сразу женским чутьем уловив, что мне как раз хреново. Барбаросса поднялся, огромный и массивный. Все превратились в слух, а он сказал мощно: |