Книга Письма на чердак, страница 79 – Питер Грю

– Это я подарила Подсолнух цветок. Она была такой грустной, стояла в сторонке, не веселилась со всеми – и всё из-за того, что у неё не было цветка, – неожиданно сказала я.

– Чуть не погубила друзей Подсолнух, – вздохнула Сорокопут.

– Ты напугала всех призраков, – укоризненно сказал Гном.

– Я не буду буянить, – пообещала Сорокопут и добавила: – Но до Царя доберусь.

Неделя без Тёмного Уголка.

Без него, без крыльев, без химер.

Без Германа, без Змейкота, без сверкающих ночей.

Без тайн, загадок, пророчеств.

Больше не было снов про Тёмный Уголок. Но в реальной жизни я «плавала», словно во сне. Машинально училась, машинально отвечала подругам.

Пойти в кафе после уроков? Нет, спасибо, у меня дела. Зайти за Джин после её танцев? Пусть лучше Даша, я не могу. Заболела? Пожалуй, да, февральский авитаминоз.

Я нужна Тёмному Уголку. Амулетное Дерево мне это сказала. Но я предательски бежала. Я не могу вернуться.

Написала эсэмэс Герману, чтобы приходил ко мне в субботу. Счастливая Семья не растеряла вдохновения и мужественно будет исполнять все обещания, которые надавала Джин в прошлый выходной. Глядишь, и правда Даша с мамой подружатся.

Надо попробовать найти Германа в соцсетях. Но какая у него фамилия?

В субботу я притворилась, что мне совсем плохо. Мама смотрела на меня и мучилась угрызениями совести.

– Может, я всё-таки останусь с тобой? – спросила она, принеся мне в постель очищенный и разделённый на дольки апельсин.

– Да что ты, мам, мне просто надо отлежаться. Буду пить какао, есть апельсины – и к вашему возвращению завтра буду как огурчик! Вот увидишь! Мне просто нужно немного тишины, спокойствия и тёплое одеяло.

– Но если будет хуже, ты мне позвонишь?

– Обязательно, – кивнула я, натягивая одеяло как спасательный жилет.

Мама вышла из детской, не закрыв до конца дверь, и я услышала, как она сообщает остальным, что я всё-таки не еду.

– Подростковая депрессия, – констатировал Андрей.

Много ты знаешь.

И вот все собрались на веселье. Ангелок ворвался и чмокнул меня в лоб, Джин хмурилась и обижалась: она не любила, когда что-то идёт не по её плану. Мама ещё раз напомнила, чтобы я звонила, а Алексей с Андреем просто помахали мне, стоя в дверном проёме.

Ура! Уехали!

Я сразу вскочила и написала Герману: «Приходи!»

За неделю я так и не придумала, как мне вновь попасть в Тёмный Уголок. Я запру Германа и буду пытать его, пока он не признается.

Герман явился только ближе к вечеру. И как его отпускают так поздно? Я уже вся извелась, насмотрелась сериалов, до тошноты напилась какао, но звонить стеснялась.

Он вошёл в облачке морозного воздуха: сегодня снова похолодало. Разделся у порога и застыл в прихожей – в мешковатых джинсах и толстовке не по размеру: любит он мешковатые вещи. Наверное, так кажется сам себе круче.

– Проходи, – сказала я.

– Ты одна? – спросил Герман.

Я почему-то покраснела. Что это со мной?

– Да. Проходи в комнату.

Герман, оглядываясь, словно сейчас из-за угла набросятся враги, прошёл в детскую и сел на мою постель. На него со стены взирала мультяшная химера. Герман хмыкнул. Я ретировалась на кухню – ставить чайник.

– Я так и не придумала, как мне попасть в Тёмный Уголок, – вернувшись, я сразу перешла в наступление.

Не зря Герман искал невидимых врагов.

Он молчал.

Я вздохнула.

– Уже прошло пять ночей… Какая-то пустота внутри, как будто я что-то не сделала.

Герман молчал.

– Я не вижу больше следов.

– Я тоже, – откликнулся Герман.

– Надеюсь, Мурка и питомцы перелетели через горы, а Царь отправил Сорокопута домой, – не переставала болтать я.

Не молчи, Герман, не молчи! Отчаяние пожирает меня.

– Давай не будем об этом, ещё слишком больно вспоминать, – сказал он.

Засвистел чайник, я вздохнула и пошла на кухню.

Интересно, зачем он пришёл? Знал же, что меня волнует. Я кинула в кружку чайный пакетик, два кубика сахара и плеснула поверх кипятка холодной воды: мелкие дети пьют чай разбавленным.

Вернулась в комнату. Герман гипнотизировал взглядом химеру на плакате. Вручила ему кружку и села рядом.

– Герман, мне нужно туда. Мне нужно обратно.

– Не проси, – тихо сказал Герман.

Я вспылила:

– Из-за твоей невесты я рассталась с химерами, а ты не можешь мне помочь!

Я слегка толкнула его и то ли не рассчитала, то ли Герман расслабился, но чай выплеснулся ему на грудь.

– Ой! – вскочила я. – Скорее снимай! Сейчас кину в стиралку, и пятен не будет!

Герман медлил, разглядывая чайную «рану» на своей груди.

– Ты хотела знать, как ещё можно попасть в Тёмный Уголок?

Он медленно снял толстовку, и я увидела на внутренней стороне его рук, ниже коротких рукавов футболки, лестницы из порезов. Порез, порез, порез, словно он, как Робинзон Крузо, отсчитывал дни.

– Волшебная кожа, – хмыкнул Герман.

Я стояла и молчала, разглядывая красные припухшие порезы на его тонких руках.

– В детстве… – начала я.

– Да, я подумал, что ты знаешь, – прервал меня Герман. – Когда встретил на лестнице Дашу, а во дворе тебя. Девчонки любят посплетничать, – невесело хохотнул он.

Герман, Герман…

– И маму ты мою видела. Может, тебе показалось, что она… хм… вульгарна, криклива. На самом деле она слабая и бесхребетная. Папа… Ну ты знаешь, наверное. И когда он начинал её бить, беззащитную, безвольную, я пытался защитить её. Мне легче было сделать так, чтобы он обрушил свою пьяную ярость на меня, чем видеть, как он избивает маму. В конце концов мы ушли. Но иногда, когда становится совсем уж тошно, мне хочется сделать волшебный порез, чтобы чувство облегчения унесло меня туда.

Я обмякла и упала на колени перед Германом, схватив его за руки.

– Это неправильно!

Я провела по порезам пальцами, но они, конечно, не исчезли. В этом мире я была бессильна.

Глаза наполнились слезами.

– Поэтому я не хотел тебе говорить, – закончил Герман.

Герман, тебе всего тринадцать лет. Почему ты такой взрослый, почему ты столько пережил?