Книга Пушки царя Иоганна, страница 95 – Иван Оченков

Тот в ответ лишь пожал плечами и, конфузливо улыбнувшись, вернулся к своему занятию.

С другой стороны за ходом боя, кусая губы, наблюдал ксендз Калиновский. Святой отец достаточно разбирался в военном деле, чтобы понимать, что поскольку от всей польской артиллерии осталось только несколько мелких пушек, то дуэль со столь многочисленным и хорошо обученным противником вряд ли получится. Наконец, оказавшись не в силах что-либо предпринять, он с досадой отвернулся, и его взгляд упал на непонятно откуда взявшегося Криницкого.

– Любезный, а разве вы не должны были пойти на приступ с господами Бессоном и Безе? – удивленно спросил он толстяка.

– Увы, ваше преподобие, скорее всего, наши друзья пали в бою.

– Что вы говорите!

– У ворот крепости нас ждала засада.

– Но как это возможно?

– Откуда мне знать, – развел руками шляхтич, – впрочем, про герцога Яна давно болтают, что он знается с нечистой силой.

– Что за вздор, – поморщился ксендз, – скорее, кто-то просто распустил язык раньше времени, и эти вести дошли до противника.

– Да как же «вздор»?.. – оскорбился толстяк и тут же с горячностью стал отстаивать версию дьявольского вмешательства. – Разве без нечистого эти московитские пушкари смогли бы справиться с артиллерией такого ученого пана как де Мар? А где, позвольте спросить, герцог взял столько пороха, чтобы палить по нашим храбрым жолнежам без остановки? Точно вам говорю: сам князь тьмы поставляет этому еретику серу, прямо из преисподней!

Калиновский только усмехнулся, слушая эти разговоры, однако вовремя сообразив, что «происки нечистой силы» скорее находятся в его компетенции, спорить не стал и перевел разговор на другую тему:

– А где ваш друг, как его… пан Корбут, кажется… он что, тоже погиб?

– Да господь с вами, святой отец! Слава Создателю, мой Янек жив и здоров.

– И где же он?

– Где-где, – нахмурился поляк, – утешает панну Агнешку, не иначе.

– А что случилось с панной?

– Да с ней-то ничего, а вот ее папаша совсем занемог.

– Он ранен?

– Нет, говорят, что его хватил удар после разговора с нашим добрым королевичем и его приятелем Казановским. Уж не знаю, что они там ему наговорили, а только пан Теодор вернулся от них сам не свой, после чего упал и более не поднимался. Лекарь, осмотревший его, велел звать ксендза, а пришедший на зов отец Кшиштоф начал говорить про Страшный суд и про грех прелюбодеяния, так что пан Карнковский лежит без движения, и скорее всего, уже не встанет, а панна Агнешка плачет и молится, и Янек утешает ее как может.

– Да смилостивится над ним Господь и простит ему прегрешения, вольные и невольные! – осенил себя крестным знамением вспомнивший о своем священстве Калиновский, но тут же отвлекся: – Да что же это такое делается! Скоро ведь от первой линии возов совсем ничего не останется.

– Кажется, наши не собираются больше терпеть это безобразие! – обрадованно воскликнул шляхтич и указал на готовящихся к выходу гусар. – Сейчас они покажут герцогу Яну, как знаться с нечистой силой…

– Дай-то бог, – задумчиво протянул ксендз, очевидно, имея на этот счет свои соображения.

Хотя Ходкевич и ожидал, что русские начнут обстреливать лагерь из своей многочисленной артиллерии, подобная концентрация огня оказалась для него неожиданной. Вражеские ядра и бомбы буквально сметали все на своем пути, и если дело дальше пойдет таким же образом, то к вечеру от польских позиций останется лишь кучка головешек. Впрочем, если все пушки герцога Мекленбургского сейчас ведут огонь по лагерю, то… Крылатые гусары не без поспешности вышли в поле и стали строиться для атаки. Конечно, таких бравых военных было довольно трудно удивить пушечной канонадой, однако несколько московитских бомб, залетевших в середину лагеря, со всей ясностью показали им, что надо поторапливаться. Королевич Владислав со своими приближенными также счел за благо выйти в поле, тем более что один из взрывов прогремел совсем недалеко от его шатра.

Однако, как оказалось, пушек у русских было куда больше, чем могли подумать гетман с королевичем. Едва гусары закончили построение, раздался пронзительный свист, и очередная бомба разорвалась прямо посреди строя.

– Пся крев! – выругался гетман, глядя, как совсем рядом развернулась вражеская батарея и немедленно принялась обстреливать его воинство.

Махнув булавой, он приказал было одной из хоругвей атаковать обнаглевших московитов, но те, обстреляв поляков, тут же подцепили свои пушки к конским упряжкам и немедленно отошли под защиту своей пехоты. В этот момент к Ходкевичу с Владиславом подскакал Казановский-старший со своей свитой и, приложив руку к сердцу, изобразил поклон.

– Что хорошего расскажете, пан Мартин? – обратился к нему королевич.

– Увы, мне нечем обрадовать ваше высочество; с вашего позволения, я совершенно разбит!

– Что вы говорите?!

– Как и предполагалось, как только в Можайске начался бой, из русского лагеря выдвинулась пехота. Однако стоило мне ее атаковать, на нас со всех сторон накинулась московитская конница!

– Со всех сторон? – удивленно переспросил гетман.

– Именно так, пан гетман, даже из Можайска вышло несколько сотен во главе с самим герцогом.

– Из Можайска? Ну-ну, что и говорить, прекрасный был план… И чем же все кончилось?

– Мы успели порубить всю их пехоту и даже захватили полдюжины пушек, но схизматиков было слишком много! По меньшей мере втрое больше, чем нас.

– И после тяжелого боя вы бросили захваченные вами пушки и вынуждены были отступить?

– Уж не хочет ли пан гетман сказать мне что-то обидное? – подобрался Казановский.

– Ну что вы, пан Мартин, – криво усмехнулся Ходкевич, – слава богу, что вы вернулись и у вас остались еще жолнежи. Вон видите этих рейтар? Сейчас вы их атакуете…

– Но мои люди устали и понесли потери… – попробовал было возразить Казановский, однако гетман прервал его:

– Неужели вы не слышите этой канонады? Это пушки мекленбургского герцога громят наш лагерь. Вам и вашим людям негде отдыхать, пан Мартин. По крайней мере, пока мы не победим. Я дам вам еще две гусарские хоругви, но вы во что бы то ни стало должны сдержать этих чертовых рейтар!

– Ваша милость желает атаковать их пехоту? – понимающе спросил старший Казановский. – Что же, если Господь будет на нашей стороне, вы ударите им прямо во фланг.

– Московиты в таких случаях говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай!» – криво усмехнулся гетман. – Отправляйтесь к своим людям, пан Мартин, у вас много дел.

– Не беспокойтесь, ясновельможный пан гетман, у нас накопился изрядный счет к русским рейтарам, и я думаю, самое время его предъявить.

Сказав это, Казановский хлестнул коня и рысью поскакал к своим людям. Поначалу известие о том, что нужно снова идти в атаку, не вызвало у польских жолнежей ни малейшего энтузиазма. Слишком уж чувствительные потери они понесли в утреннем бою у Петровских ворот. Один из шляхтичей – Максым Стшеледский, даже кричал, что если их предводитель с гетманом такие умные, то пусть сами идут хоть в атаку, хоть сразу к дьяволу! Однако вид двух гусарских хоругвей, присланных им в помощь, а также известие о том, что московиты ведут обстрел лагеря, укрепили их решимость. Пан Мартин в очередной раз взмахнул булавой и повел свое воинство в бой. Первыми, показывая идеальную выучку, двинулись гусары. За ними, выравнивая на ходу ряды, потянулись уже потрепанные, но еще сохранившие бодрость духа всадники Казановского. Постепенно разгоняясь, конница Речи Посполитой перешла сначала с шага на рысь, а когда до врага оставалось не более ста шагов, пустилась в галоп. Снова появившаяся зловредная русская батарея обстреляла их ядрами, но не смогла остановить яростного порыва.