Книга Украденное лицо, страница 45 – Тара Изабелла Бертон

– Пойло на буфете, – говорит он. – А бар Генри Апчерча открыт лишь для немногих избранных.

– Значит, я особенная.

Она поднимает стаканчик.

– Это хорошо, – произносит он. – Вам стоит ею быть.

– С днем рождения, Хэл.

Он широко улыбается. У него не хватает двух передних зубов.

– Четверть века, – провозглашает он, – и за это время я не достиг ровным счетом ничего. Как и предначертано Богом. Кровь людская делается водянистой. – Он поднимает стаканчик к портретам. – Или как там они говорят. Вы замечаете сходство?

– Не сказала бы, что да, – отвечает Луиза.

У него дергается рот. Он улыбается. Подливает ей в стаканчик виски.

Стереосистема играет «Дикси» на повторе.

– Ну, а теперь? Погодите… Давайте спросим у вашего бойфренда!

Рекс в летнем костюме.

– Вот тут юная Луиза ставит под сомнение мою родословную! Это что еще такое?

Рекс так странно на нее глядит, что Луиза теряется в догадках, не надела ли она то, в чем Лавиния была вместе с ним.

– Ничего, – отвечает Рекс. – Прекрасно выглядишь, вот и все.

Он берет ее за руку. Целует в лоб на глазах у всех, словно гордится тем, что он здесь рядом с ней, словно хочет, чтобы все об этом знали.

Тут Беовульф Мармонт, и Гевин Маллени тоже, а еще много людей, с кем Луиза не знакома, но кого видела раньше: если не в полуподпольной книжной лавке, так в опере или в «Макинтайре», или в «МС», или во многих других местах, куда, похоже, ходит окружение Лавинии, сколь бы пестрым оно ни было.

– Всегда очень рад вас видеть, Луиза, – говорит Беовульф. Он целует ее в щеку. Девушка с испуганными глазами тихонько сидит на диване, сложив руки, и смотрит на них. – Вот уж не знал, что вы знакомы с Хэлом! – восклицает он таким тоном, словно она это от него скрывала.

Луиза лишь улыбается в ответ.

– Как ваша работа для «Скрипача»? Мне очень понравились ваши онлайн-заметки в самом начале года.

– Спасибо. Я с удовольствием их писала.

– Знаете, у вас все очень неплохо. В смысле… по сравнению со всей остальной тамошней ерундой.

Гевин тоже подходит с ней поздороваться.

– С тебя стакан, зараза, – говорит он. Они с размаху хлопаются ладонями.

Все ведут себя так, будто она своя.

Хэл курит сигарету и пускает в окно дым.

– Вот что мне нравится в гостевых приемах, – говорит он. – Ненавижу новых людей. Генри Апчерч всегда утверждал, что после тридцати пяти знакомство с кем-либо – пустая трата времени. – Он подмигивает на тот случай, если кто-то решит, что он так и думает. – Похоже, я опоздал родиться. В Нью-Йорке есть с десяток людей – и я вас всех знаю. А все остальные – дорожная пыль.

– Всего-то пять лет, чтобы попасть в пятерку до тридцати, – отзывается Беовульф.

– Перестань, – отвечает Хэл. – Я всего лишь скромный служащий страховой компании.

Все смеются (и смеются. И смеются).

* * *

– Я раньше никогда не была в доме «Дакота», – шепчет дистрофически-худая девушка с очень четко подведенными бровями девушке с испуганными глазами.

Луиза притворяется изо всех сил.

Она болтает с Беовульфом Мармонтом об опере, о постановках, на которых Луиза однозначно, совершенно однозначно не уснула (и на которых ее однозначно, совершенно однозначно Лавиния не ласкала пальцами в зарезервированной ложе), о том, как осел по имени сэр Габриэль, которого задействуют в «Севильском цирюльнике», обгадился прямо на сцене, и о том, как однажды закашлялась Диана Дамрау.

Она болтает с Гевином Маллени и дистрофичной девушкой (которую зовут Индия) об общих знакомых из «Коллегиата», «Сен-Бернарда», «Чепина», «Экзетера» и Девоншира, конечно же, из Девоншира, который Луиза так хорошо знает (она рассказывает историю о двух студентах-беглецах, словно их знала, а Гевин ее поддерживает словами о том, какой хороший очерк о них она прислала в «Скрипач»). Потом Луиза рассказывает слышанную ею от Лавинии историю о девушке из «Чепина», которая мастурбировала клюшкой от лакросса и послала видео своему бойфренду, как оно расползлось по Сети, и ей пришлось его удалять, и все смеются, потому что много лет не думали об этой истории и так рады случаю снова ее рассказать.

– Разве вы не счастливы? – тихонько говорит ей на ухо Хэл. – Я же вас убеждал – как же хорошо быть пустым местом. В Девоншире вы могли бы перетрахаться с целой футбольной командой, и никто бы ничего и не заметил.

– Очень бы хотелось, – отвечает Луиза, и все смеются, хотя, если призадуматься, возможно, это так и есть.

Луиза рассказывает историю о том, как весь кампус завалило снегом, и она (и Виргил Брайс, но об этом она умалчивает) надела лыжи и заработала пару сотен долларов, продавая в общежитии вразнос горячий кофе (и травку Виргила, но об этом она тоже умалчивает).

Все смеются.

– Она просто потрясающая, – говорит Рекс. – Она даже как-то раз безнаказанно изображала из себя студентку. Целый год! Прежде чем кто-то наконец обо всем догадался.

Луиза набрасывается на него.

На секунду, жуткую и убийственную секунду ей кажется, что он насмехается над ней.

Но Рекс улыбается ей с такой нежностью и гордостью, пусть даже в его устах история звучит полной чушью (все продолжалось лишь две недели и лишь в столовой, и единственный, кто обо всем догадался – это ее мать, потому что сама она слишком боялась с кем-то говорить, а матери было так за нее стыдно), но все смеются и ведут себя так, словно в жизни ничего смешнее не слышали, и даже Хэл улыбается, обнажая дырку между зубами. И что Луизе остается, кроме как закашляться, проглотить свой страх и закончить историю, прекраснейшую историю о своем фантастическом розыгрыше, как она даже целый год ходила на занятия по греческому языку и даже написала контрольную, и все думают, что в жизни ничего смешнее не слышали, а еще – что она очень храбрая.

Рекс обнимает ее за плечи и целует в щеку, и никому, похоже, и в голову не приходит, что это означает, что она вообще не училась в академии.

Луиза отправляется в туалет.

Подкрашивает губы. Припудривается.

Проверяет телефон Лавинии.

Одиннадцать сообщений в «Фейсбуке». Почти все – от Мими. Тринадцать лайков.

Сообщение от Корделии: Ты где была?

Извини, дорогая! Переживаю экзистенциальный кризис. Вокруг дурдом. Скоро напишу!

Лавиния выкладывает фото американского флага, развевающегося над очень красивым домом в колониальном стиле, который очень легко можно принять за провинциальную таверну, где ненадолго может найти пристанище девушка, чья лучшая подруга трахнулась с ее бывшим.