Онлайн книга «Украденное лицо»
|
Луизе вслед за ним нельзя. – Возьму еще один, – говорит Корделия. И медленно уплывает. И вот Луиза знакомится с Генри Апчерчем. Хэл подводит ее к нему, как только отпускают Беовульфа. – Луиза Вильсон, – начинает Хэл каким-то завывающим тоном, в искренности которого Луиза так и не может удостовериться, – станет одной из великих писательниц нашего поколения. С огромным усилием Генри Апчерч приподнимает голову. – Меня зовут Луиза Вильсон, – говорит Луиза. Она протягивает руку. Он выглядит очень смущенным, так что она хватает его ладонь, вялую и дрожащую, и крепко жмет ему руку. Смотрит ему прямо в глаза. – Я пишу для «Нового мужененавистничества», для «Белой цапли» и для «Скрипача». – Ага, – произносит Генри Апчерч. Голова у него чуточку подергивается. Он пускает слюну. Поначалу Луизе кажется, что он кивает, но это всего лишь дрожь. – Луиза ищет представителя, – продолжает Хэл. Он по-прежнему улыбается, словно даже не замечает, что у его отца на галстуке скапливается слюна. – Ага, – произносит Генри Апчерч. Глаза у него остекленевшие. Ни на кого из них он не смотрит. – Я собираюсь отправить ее отобедать с Найалом Монтгомери, хорошо? – Ага, – произносит Генри Апчерч. Он пускает слюни себе на галстук. – Это у него манера такая, – объясняет Хэл. – Всем известно, что по-настоящему влиятельные люди не разговаривают. Это означает, что всем нужно по-настоящему попотеть, чтобы его растормошить. Найал Монтгомери – его агент. Друг семьи. Мы отправляемся к нему завтра на рождественский обед. Я замолвлю за вас словечко. – Почему вы так обо мне радеете? – Потому что вы в теме, – отвечает он. – В какой теме? Хэл улыбается. – В той самой. – Он вздергивает брови, глядя на нее. – Вы все понимаете. И я все понимаю. И никто из этих бедняг-уродов ни черта не понимает. Меньше всего Рекс. Бедный, бедный Рекс. – Я не знаю, о чем вы говорите, – удивляется Луиза. – Есть определенные преимущества в том, – поясняет Хэл, – чтобы быть некрасивой подругой. Вам не кажется? И тут Луиза замечает Корделию. Она стоит в коридоре и разговаривает с Беовульфом Мармонтом, который наклоняется к ней все ниже. Ее чуточку покачивает. Они стоят под омелой. – Я никто, – наклоняется Беовульф Мармонт к самому уху Корделии, – разве что хранитель традиций. И вот тут он нагибается, чтобы поцеловать ее. Корделия начинает поднимать руки, но уже поздно, или же Беовульф делает вид, что не замечает ее движений, он хватает ее за шею, притягивает к себе и с силой впихивает язык ей в рот, и Луизе нужно оторвать его от нее и заорать ему прямо в лицо: «Ей же семнадцать лет!», прежде чем он неуклюже отступает. К его чести, он выглядит пораженным. Корделия стоит, не двигаясь. На Луизу она не смотрит. – Салфетка есть? – спрашивает она. Луиза протягивает ей салфетку. Корделия яростно вытирает рот. Роняет салфетку на пол. – Это, – очень медленно произносит она, – был мой первый поцелуй. Она снова икает. – Меня сейчас вырвет. Корделия даже не успевает дойти до туалета. Ее тошнит в мусорную корзину в коридоре у входа в дамскую комнату. Луиза придерживает ее прическу и гладит ее по плечам. – Все нормально, – говорит Луиза. Это она проделывала очень много раз. – Не напрягайся. Тебе полегчает, когда из тебя все выйдет. – Не надо мне было так много пить. – Это все я виновата, – отвечает Луиза. – Надо было за тобой приглядывать… я не понимала. – И тут она осекается, потому что очевидно, потому что большинство людей не может выпить бутылку шампанского на пустой желудок, чтобы их потом не вырвало. – Я не твоя, блин, забота! – рявкает Корделия, сплевывая в корзину очередную порцию слюны. Луиза впервые слышит, как Корделия ругается. – Это все я виновата, – продолжает Корделия. Луиза не может определить, трясет ли девушку от рвоты или от рыданий. – Это я виновата – я предала ее. – Как? – Я говорила с Рексом! И Хэлом! Я пожала ему руку – о Господи! Господи! Она меня никогда не простит! – Простит! – Я пожала ему руку! Хочу сжечь ее! Корделия начинает тереть ладонь о ковер, словно мозоли искупят ее грех. Луиза тщетно пытается ее успокоить. – Я жуткая! – кричит Корделия. – Нет. Вся сломавшись, она начинает плакать, уткнувшись в колени Луизы. – Она меня возненавидит. – Не возненавидит. Это я обещаю. – Словно в этом Луиза тоже может ее заверить. – А вам-то откуда знать? – Потому что, – наконец произносит Луиза, – она трахалась с Хэлом! И вот тут Корделия все-таки наконец-то поднимает глаза и замечает стоящих позади них Рекса и Хэла. Рекс даже не удосуживается сначала спросить, так ли это. Он резко ударяет Хэла. Они сцепляются, как дерущиеся псы. Катаются по ковру. Бьют друг друга лицами о стены. Хэл ударяет Рекса кулаком по зубам. Рекс бьет Хэла в живот. Они вцепляются друг в друга. Рекс впивается пальцами Хэлу в загривок. Хэл хватает его за волосы. Рекс колотит Хэла головой об пол. Нужны Гевин и Беовульф (опомнись, Генри, на празднике отца!), чтобы оторвать их друг от друга. Когда их разнимают, Хэл смеется. – А еще говорят, – с присвистом хрипит он, – что мужчины больше не мужчины. Луиза смотрит, как Рекс уходит. Ей так хочется броситься за ним. На какую-то секунду ей кажется, что она решится. Но в ее объятиях снова плачет Корделия, она сморкается в юбку Луизы, а на самом деле в юбку Лавинии, она размазывает макияж по ее красному шелковому платью, а на самом деле по платью Лавинии. Единственное, что остается Луизе – это отвезти ее домой на такси, которое обойдется в тридцать из трехсот восьмидесяти оставшихся у Луизы долларов, и шептать «все нормально, все хорошо», потом втащить Корделию по лестнице, снять с нее одежду, одеть ей через голову одну из накрахмаленных ночных рубашек Лавинии и уложить в постель. |