Онлайн книга «Сирена»
|
Я умывал лицо под краном, разглядывая множество баночек с кремом и бутылочек, стоявших вперемешку вокруг раковины, как вдруг справа от меня заволновалась вода. Женская рука вынырнула из пены и оперлась на край ванны. Следом появилась голова. Два светлых глаза, тонкий нос, рот – он приоткрылся и длинно выдохнул, как после долгого нырка. Затем из воды поднялись округлые плечи, на которых лежали, лаская, длинные мокрые волосы. – Извините. Пятясь, я натыкаюсь на препятствие. Из кожи и металла. Марчелло. – А, соседушка? Я, кажется, помешал? – Ничего подобного, я просто не видел, и… – Наоборот, это надо видеть! Покажись, Дита! Я поворачиваюсь к ней. Ситуация ее, похоже, изрядно забавляет. Она встает во всей своей наготе, без малейшего стеснения и даже с очевидным удовольствием. – È bella, no? [94] – фыркает Марчелло. Молодая женщина обжигает его взглядом: – Кончай тарахтеть по-итальянски, это смешно. Дай мне лучше полотенце. – Я вас оставлю, – говорю я. – Еще минуту. Ее тон не допускает возражений. И Марчелло по-прежнему стоит в дверях, с глупой улыбкой, поигрывая бицепсами. Она выходит из ванны вся в пене, вытирает полотенцем волосы, проводит вафельной тканью по матово отсвечивающему телу и роняет ее к своим ногам. Потом, повернувшись ко мне спиной, рассматривает себя в зеркале и предоставляет мне любоваться упругими полушариями ягодиц, гибкой спиной. Отраженные в гладкой поверхности, ее глаза смотрят на меня. – Ладно, я пошел, – говорит Марчелло. – Пойду послушаю Zio [95]. Она бросает ему короткую фразу по-гречески. Рассмеявшись, он скрывается. – Еще и Zio… – вздыхает она. – Не желает он говорить по-гречески… Нет, придется ему однажды смириться с его вкусами… – Я, пожалуй, тоже дам вам спокойно одеться. – Но я совершенно спокойна. А вы нет? Она поворачивается, и я вижу прямо перед собой анфас этот шедевр из жил и плоти. – Я куда лучше, чем она, правда? Бирюза ее глаз отливает лиловым. И тут я узнаю ту самую девушку, которую видел несколько раз выходящей из квартиры. – Но что я говорю, вы же ее не видели. Я хочу сказать, не видели по-настоящему. Простите, но вы же не можете не знать, что с моей сестрой далеко зайти не получится? Она смеется. У нее тот же овал лица, тот же упрямый подбородок. Только нос не такой прямой, более задорный. Ее сестра? Она берет баночку с кремом, снимает фарфоровую крышку, нюхает. Указательным пальцем зачерпывает комочек крема величиной с орех и, прилепив его над пупком, размазывает, лениво ведя ладонями вверх, к мякоти грудей, потом вниз, по животу, бедрам, выбритому лобку. Я зачарован. Она вытягивает левую ногу, кладет ее на край ванны и продолжает намазываться. Массирует лодыжки, потом ступни, пальцы, ногти на которых выкрашены черным лаком, и красно-оранжевый рисунок на них подчеркивает черноту. – Подойдите, отсюда вам не видно. – Нет-нет, уверяю вас. – Не ребячьтесь. Здесь только мы с вами. Наклонитесь. Это настолько не лезет ни в какие ворота, что я повинуюсь. Мое лицо теперь в нескольких сантиметрах от ее лона. Смолистый душок дурманит меня. Я должен взять себя в руки. Стараюсь сосредоточиться на ее ногтях. Надо признать, сделано отменно. – Вам нравится? – Тонкая работа. Каждый ноготь украшен крошечными красными рисунками на черном фоне, похожими на роспись античных ваз. Но вместо крылатых Ник, увитых лозами богов и увенчанных лаврами атлетов они изображают эротические сцены. – Скопировано с настоящих ваз, – поясняет она очень серьезно. – Не сомневаюсь. Она показывает на второй палец. Он длиннее большого. – Вот это – с сосуда, который находится в Пергамском музее в Берлине. Вдобавок еще эрудитка. – Не надо видеть в этом озабоченность. Для меня, в отличие от некоторых, секс – вещь естественная. Ее взгляд настойчив. Самое время откланяться: – Счастлив был познакомиться. – Счастливы? Нет, еще нет. Похороны монотеизма
Прохладный воздух в коридоре приводит меня в чувство. Я перевожу дух. Вот это поворот! Ее сестра? Я возвращаюсь в гостиную. – Она тебя не сильно достала? Нана. Смотрит сурово. – Кто? – Дита… Марчелло сказал, что вы были вместе. – Да, и с Марчелло, кстати, тоже. – Втроем? – Да. То есть… всего несколько минут. – Предупреждаю тебя: она законченная нимфоманка. – Нана, развернувшись, уходит. – А ты ее, похоже, рассердил, – ухмыляется подошедший Марчелло. – Из-за тебя. – Знаешь… – он выдерживает паузу, – ты нам никто. Скривив лицо в странной гримасе, от которой у него перекосило челюсти, он тоже исчезает. Вновь появляется женщина с серыми волосами. По ее знаку всем раздают позолоченные чашечки. Мне тоже протягивают одну, полную зерен граната. Я поклевываю потихоньку. Внезапно повисает тишина. Люди расступаются, образуют живую изгородь для того, кого все ждут. Знаменитость. Скандалист. Писатель. Он высокого роста, одет в черный костюм, без рубашки под двубортным пиджаком. В меховой шапке смахивает то ли на стареющую рок-звезду, то ли на амазонского шамана. Держа в руке книгу, он ступает с продуманной медлительностью к дизайнерскому трону, установленному перед публикой. Садится в кресло из закаленной стали, как сел бы за штурвал ретро-футуристического истребителя. Открывает книгу, закидывает ногу на ногу, быстро проводит рукой по лбу, чтобы заправить за ухо выбившуюся из-под головного убора прядь волос, и начинает читать хорошо поставленным низким голосом. Слушатели внемлют. Он говорит по-гречески, я ничего не понимаю, но это прекрасно. Ночной воздух окутывает покоем, близким к оцепенению. Я пью маленькими глотками вино из очередного бокала, зерна граната тают во рту, как сладкие икринки. Мне хорошо. И становится еще лучше, когда рядом садится Нана. Звучит смех. Она принимается пояснять: – Это построено как повествование о путешествии античного бога, который попадает в сегодняшний мир и знакомится с монотеизмом. Разумеется, для него это очень странно. Он рассказывает от первого лица, удивляется… |