Онлайн книга «Незримые фурии сердца»
|
– Словно конец уже близок. – Он засмеялся, но смех его перешел в кашель, длившийся больше минуты. Меня прошиб холодный пот. Успокойся, приказал я себе, нельзя заразиться, просто находясь рядом с больным. – Вы не хотите назваться? – спросил я. – Это совсем не обязательно. Вас мне представили как пациента № 563. – Филип, – сказал он. – Филип Дэнли. – Рад знакомству, Филип. Уход за вами хороший? Я очень сочувствую вашей беде. Больной прикрыл глаза, и я подумал, что он задремал, но тут он снова взглянул на меня и глубоко-глубоко вздохнул. Я представил его грудь с выпирающими ребрами. – Вы живете в Нью-Йорке? – спросил я. – В Балтиморе. Бывали там? – В Штатах я не был нигде за пределами Манхэттена. – Раньше я думал, что путешествовать бессмысленно. Вот только Нью-Йорк мечтал повидать. С самого детства. – И когда приехали впервые? – Два года назад. Поступил на филфак Нью-Йоркского университета. – Ох ты! – удивился я. – У меня там знакомый учится. – Как его зовут? – Игнац Криж. Наверное, вы его не знаете, он года на два постарше… – Я знаю Игнаца, – улыбнулся Филип. – Он чех, верно? – Словенец. – Ах да. А вы откуда его знаете? – Я один из его опекунов. Неофициальный, но семь лет назад так оно вышло. Сейчас-то, в двадцать два года, опекун ему не нужен. Но живет он вместе со мной и моим другом. – Я думаю, Игнац станет знаменитым писателем. – Возможно. Только он, по-моему, за славой не гонится. – Я не о том. Я хочу сказать, он будет очень успешным. Замечательный парень. Я читал его рассказы. Все говорят, он необыкновенно талантлив. – Вам нравилось там учиться? – Я прикусил губу, сообразив, что задал вопрос в прошедшем времени, словно та часть его жизни сгинула безвозвратно. Как оно, собственно, и было. – Очень. Я впервые уехал из Мэриленда. Наверное, я все еще в списке студентов. А может, уже отчислен, не знаю. Теперь это, думаю, неважно. Родители не хотели, чтобы я уезжал. Говорили, меня ограбят, стоит мне выйти на улицу. – И оказались правы? – В каком-то смысле. Чем занимаетесь вы? Работаете в больнице? – Нет, я волонтер. – А в остальное время что делаете? – Ничего особенного. По-моему, я превращаюсь в домохозяйку пятидесятых годов. У меня нет рабочей визы, поэтому трудоустроиться официально я не могу, но несколько вечеров в неделю подрабатываю в соседнем баре. Мой друг получает хорошие деньги, и я вроде как сижу на его шее. Потому и стал волонтером. Хочется сделать что-нибудь доброе. – Вы гей? – спросил Филип. – Да. А вы? – Да. Иначе как, по-вашему, я здесь очутился? – Но не потому, что вы гей. Это не причина. – Как раз причина. – Нет. В этом отделении полно натуралов. – Именно что причина, – упорствовал Филип. Я взял стул и подсел к его кровати. Болезнь изуродовала его лицо и тело, но я видел, что раньше он был очень симпатичный. Темные волосы, сейчас под ноль стриженные, хорошо сочетались с синевой глаз, яркость которых недуг, как ни старался, не смог загасить. – Помнишь, как в Рождество мы пошли кататься на санках с горы? – спросил Филип. – Ты сказал, если держаться крепко, не упадешь, а сам свалился и растянул лодыжку. Мама меня отругала и на неделю оставила без прогулок, помнишь? – Это был не я, – мягко сказал я. – Наверное, вы говорите о вашем брате? Филип вгляделся в меня и, нахмурившись, отвернулся: – Да, я принял вас за Джеймса. Вы же не Джеймс? – Нет, я Сирил. – На холоде лодыжка все еще ноет? – Нет, совсем зажила. – Хорошо. Вошла медсестра. Не глядя на нас, проверила показания монитора, заменила пакет в капельнице и ушла. На прикроватной тумбочке стопкой лежали книги – «Шум и ярость», «Правила виноделов» [51]. – Вы серьезный читатель, – сказал я. – Конечно, я же изучаю литературу. – Сами пишете, как Игнац? – Нет, я хотел стать учителем. И сейчас хочу. – Кажется, Энн Тайлер живет в Балтиморе? (Филип кивнул.) Кое-что я у нее читал. Мне очень понравилось. – Один раз я ее видел, – сказал Филип. – Школьником я подрабатывал в книжном магазине. Она зашла что-нибудь купить в подарок на Рождество, и меня просто в жар бросило, до того я ее боготворил. Я улыбнулся, а потом с ужасом заметил, что лицо его в слезах. – Извините, – сказал Филип. – Вам лучше уйти. Незачем смотреть, как я выставляю себя дураком. – Все в порядке. Никем вы себя не выставляете. Я даже представить не могу, каково вам. Может… – Я помешкал, сомневаясь, стоит ли спрашивать. – Не хотите рассказать, как вы здесь очутились? – Знаете, это смешно. Вот говорят, при беспорядочных связях риск заразиться СПИДом гораздо выше. Угадайте, сколько у меня было связей? – Теряюсь, – сказал я. – Одна. – О господи. – Одна и всего один раз. За всю мою жизнь только один раз, но он-то и привел меня сюда. Я молчал. А что тут скажешь? – В Нью-Йорк я приехал девственником. Я был очень застенчив. В школе я влюблялся буквально в каждого мальчика, но не пытался с ними сблизиться и никому не говорил, что я гей. Если б это открылось, меня бы избили. А то и прикончили. Потому-то я и хотел учиться в Нью-Йорке. Может быть, там, думал я, начнется новая жизнь. Но это оказалось непросто. Первые полгода я сидел в своей комнате, дрочил, боялся сходить в какой-нибудь клуб или бар. И вот однажды решился. «А пошло оно все!» – сказал я себе. Там было здорово. Впервые в жизни я себя чувствовал в своей тарелке. Незабываемое ощущение. Как было трудно переступить порог и как потом стало легко. Я словно отыскал свое место. И пошел с первым, кто со мной заговорил. Он и был-то никакой. Старый. Годился мне в отцы. Он мне совсем не нравился. Но я отчаянно хотел распрощаться с невинностью, понимаете? И было страшно оставаться в клубе, порядков которого я не знал. Вот я и пошел с ним, и у нас была близость. Все длилось минут двадцать. Потом я натянул одежду и кинулся домой. Я даже имени его не узнал. И вот что вышло. Теперь я здесь. – Филип глубоко вздохнул и покачал головой. – Разве бывает что-нибудь хуже? |