Книга Дочери аптекаря Кима, страница 23 – Пак Кённи

Джунгу был большим эстетом, будь то в одежде или в жизни. Даже в самый небольшой заказ, вроде веера, он вкладывал всю свою душу, и вещи из-под его рук всегда оказывались полезными и элегантными. Все, что бы он ни делал, становилось прекрасным украшением быта.

Даже когда Джунгу нужно было расколоть одно полено пополам, сначала он пилил его пополам:

— Так поленницу лучше укладывать, — шутливо объяснял своей жене старик.

Чтобы сэкономить дрова, он использовал пренебрегаемый всеми уголь. Метод приготовления нового топлива был настолько скрупулезным, что никто не мог тягаться с Джунгу в его изготовлении. Сначала старик выбирал длинные широкие поленья бамбука. Затем из угля и воды замешивал тесто, плотно набивал этой массой бамбуковые поленья и высушивал их. После чего надпиливал поленья вдоль и вынимал угольные цилиндры, которые использовал в качестве топлива.

Джунгу, как большой эстет, постоянно что-нибудь, да и изобретал, чтобы украсить свой быт. Педантично следил за собой и старался всегда красиво одеваться. Следует отметить, что более всего на свете он был придирчив к своей внешности. Перед тем как выйти на улицу, он проводил немало времени перед зеркалом: натирал до блеска пуговицы, отглаживал каждую складку и если на ботинках замечал самую малость пыли, обязательно переодевал их. После смерти матери в течение трех лет Джунгу носил траурный костюм, и носил его так, что по всей округе только дивились его элегантности. Он степенно вышагивал по улицам в чистом, тщательно выглаженном пальто, в шляпе, сделанной своими руками, прикрывая лицо веером. Его аккуратный внешний вид непременно привлекал всеобщее внимание.

— Да что ты, старый, все около зеркала-то крутишься? К кисэн ^[33] собрался, что ли? — подшучивала над ним жена.

— Цыц! Молчи! Помоги-ка лучше, — старик Джунгу также добродушно посмеивался в ответ.

Пройдя жандармерию и подойдя к самым восточным воротам, Ёнсук и Ёнбин остановились.

— Постой, подержи-ка вот это. Что-то юбка сползает, — сказала Ёнсук и вручила Ёнбин небольшой узелок.

Ёнбин в одной руке уже держала бутылку с настойкой и узел с закусками; она ловко подхватила другой рукой узелок сестры и, когда та подвязала повыше юбку и снова взяла у нее свою поклажу, спросила:

— А что это?

— Это? Медные рисовые чашки.

— Медные чашки?!

— Больно уж красивые, вот и не спросила у матери.

Ёнбин была поражена. Она отлично знала о дурной привычке сестры брать все, что ей нравилось, из родительского дома, но чтобы присвоить себе медные чашки — это уже было слишком.

— Ёнбин… Ты ничего странного не слыхала?

— Странного?

— Настолько это неожиданно, и даже сверхъестественно. Хотела рассказать все матери, да язык не повернулся.

— Не морочь голову, говори прямо.

— Да, что ж это такое-то! Кажется, что в Ённан вселился дух Мегу ^[34].

— Дух Мегу, говоришь? А где ты его видела? — рассмеялась Ёнбин.

— Эй, хватит тебе. Почему ты думаешь, что его нет?

— Ну, и?.. Вселился дух Мегу в Ённан, и что?

— Каждую ночь она выходит из дому и идет в горы.

— Глупости все это! — Ёнбин подняла на смех слова Ёнсук.

Другая бы на ее месте просто перестала с ней говорить. Ёнсук же все не унималась.

— Ой, посмотри, на тебя мужик рот разинул. Красивая ты, вот и глазеет. Пойдем скорее, — перебила сестру Ёнбин и засмеялась.

Издалека показался дом старика Джунгу, ограда которого была пышно обвита фиолетовыми цветами фасоли. Все лето, до самой осени они покрывали дом стариков.

— Тетушка! — открыв ворота, позвала старушку Ёнбин.

— Кто там? Ёнбин, ты, что ли? — отозвалась Юн Джоним, продолжая что-то толочь в ступке. Услышав голос племянницы, она отложила пестик и вышла навстречу. У нее были незамутненные приветливые глаза и волнистые волосы. Несмотря на свои годы, выглядела она все такой же красивой.

— И Ёнсук пришла. Какими судьбами? — поинтересовалась она.

— Дядя дома? — с ходу спросила Ёнсук.

— Дома, дома. В мастерской он.

— Он что, до сих пор работает?

— А почему бы и нет? Когда заказ поступит, три-четыре дня без отдыху…

Ёнсук между разговорами заглянула в ступку.

— Тетя, а что это?

— Это сосновые иголки и зеленый горох.

— А зачем?

— Чтобы мужа накормить.

— Лекарство, что ли?

— Да, хорошо для здоровья… Ну, давайте, проходите… Дорогой, Ёнбин пришла, выходи!

— Я схожу за ним, — Ёнбин прошла мимо сарая к мастерской и позвала: — дядя!

— А, Ёнбин! — старик Джунгу поднял коротко остриженную голову с седыми бакенбардами. Годы брали свое.

— Работаете? — из-за плеча Ёнбин выглянула Ёнсук.

— Угу… — кивнув головой, старик все никак не мог оторваться от работы. На печи вовсю кипел столярный клей.

— Жарко ведь. Отдохните немного, — с интересом наблюдая за его работой, проговорила Ёнбин.

— Это же для души. Когда из Сеула приехала?

— Неделю назад.

— Да? — Джунгу стал наносить клей на гладко обточенное дерево. — Проходите в комнату, я сейчас приду.

— Спасибо.

Когда они вошли в комнату, Юн подала напиток, приготовленный из молотой жареной крупы:

— На колодезной воде сделала, холодный совсем. Попробуйте.

— А где Тэюн? Я не застала его, когда он к нам заходил.

— Разве он был у вас? Не знаю, не знаю, где он сейчас.

— Тетя, говорят, что урожай гороха и в этом году выдался на славу.

— Может, килограммов двадцать и собрала.

— Так много? — округлила глаза от удивления Ёнсук.

— Не так уж и много.

— А куда вы его потом?

— На Новый год делают гороховый порошок, которым потом обсыпают тток вместо корицы, вкусно получается. И цвет у гороха приятнее корицы. А летом, когда пропадает аппетит, варим гороховую кашу, ну и еще много чего.

— А можно и мне взять у вас гороха?

— Конечно.

Ёнсук осмотрела все вокруг.

— Тетушка, как хорошо у вас налажено хозяйство.

— Да что уж. Детей нет, вот за домом и приглядываю.

Ёнсук провела ладонью по полу: