Книга Дочери аптекаря Кима, страница 24 – Пак Кённи

— Вы только посмотрите, ни одной пылинки, чистый-чистый!

Ёнбин мало интересовало ведение хозяйства, и ей было скучно слушать болтовню Ёнсук. Юн же, видя, как скучает Ёнбин, улучив минутку, доброжелательно стала расспрашивать, как ей жилось на чужбине в Сеуле, не мучилась ли она от того, что пища там совсем другая, а потом спросила:

— А ты, Ёнсук, я слышала, в последнее время в храм ходить стала?

— Да что там, ходить-то хожу, только вот ничегошеньки не понимаю. Прихожу, как слепец на звук колокольчика.

— Я тоже тут на старости лет решила причаститься, чтоб пойти в рай…

— Вы тоже, тетушка, ходите в храм? И сын у вас уже окончил колледж, о чем беспокоиться-то?

— И правда.

— Не женили его еще?

— Откуда мне знать, что у него на уме? Нынешняя молодежь разве спрашивает у родителей? Вроде бы у него в Тэгу подружка была.

— А он много зарабатывает?

— Трудно сказать… Ему же приходится оплачивать учебу Тэюна.

— Ну, это мы еще посмотрим! Он же деньги лопатой гребет. Еще ни разу не встречала нуждающегося врача.

— Посмотрим, что дальше будет. А как твой сынишка Донхун?

— Все время болеет, замучил меня совсем.

— Все дети так. Ну-ка, посидите здесь, я быстренько ужин сготовлю.

— Нам уже идти пора, тетушка, — Ёнбин так быстро вскочила, что Юн даже опешила.

— Вот еще что! — рассердилась старушка, — надо идти или нет, сядьте и подождите. Вздумали еще стыдиться угощений.

Ёнсук сидела, как ни в чем не бывало, неторопливо обмахиваясь веером.

Стол у стариков был в тот день обильным. Хотя у Юн не было времени, чтобы сходить на рынок, на столе было все: приправленная зелень, соленая и сушеная рыба. А кимчи ^[35] была и вовсе особенная.

— Дорогой, иди ужинать.

— Иду! — ответил из мастерской Джунгу, выпрямил спину, встал, вымыл руки и только после этого вошел в комнату.

— Это Ёнбин нам принесла, попробуй, — Юн заботливо налила фруктовую настойку из графинчика и подала мужу.

Дождавшись окончания ужина, Ёнсук обратилась к дяде по своему делу:

— Дядя, не сделаешь ли ты один шкаф?

— Для кого?

— Для меня.

Старик Джунгу посмотрел искоса на Ёнсук:

— Было бы время.

— Не торопитесь, мне не срочно…

— А что отец-то, целыми днями дома сидит? — перебил старик.

Ёнсук покраснела. В глазах ее пробежала искра недовольства и гнева:

— Да, сидит и не выходит.

Старик Джунгу закурил сигарету и молча скрылся в мастерской. Разгневанная Ёнсук тут же собралась и выбежала из дома Джунгу. Оказавшись за воротами, она, наконец, выпалила:

— Я что, за бесплатно просила его? — Она вся кипела от гнева. Но Ёнбин не слушала, она уже давно погрузилась в свои думы.

— Сыновья у него — так все образованные. Кто врач, кто студент, а все это благодаря кому? Нашему отцу!

Ёнбин не реагировала. Хотя она и рассмеялась сначала, когда услышала, что в Ённан вселился дух Мегу и что она каждую ночь бегает в горы, теперь она всерьез призадумалась, что бы это все значило. Она не поверила словам Ёнсук, но также и не могла оставить невыясненным факт ночных прогулок Ённан.

«Спрошу-ка я у Ёнок», — подумала Ёнбин, расставшись с Ёнсук.

Пройдя жандармерию, она приблизилась к кинотеатру и увидела гордо шагающего ей навстречу Тэюна.

— Братишка! — крикнула она.

Тэюн продолжал шагать, словно не замечая Ёнбин, и только подойдя к ней почти вплотную, сказал:

— Ёнбин, ты?

— У тебя целых четыре глаза, как же ты меня не заметил?!

— Задумался немного…

— А я только от вас.

— Так вот оно что! А я от вас, то-то тебя не было, — Тэюн снял очки, протер их платком и снова надел. То ли от того, что у него был прямой нос, то ли от плохого зрения, взгляд Тэюна казался рассеянным. Обычно его всегда взлохмаченные волосы сегодня были гладко причесаны.

— Я ходила в церковь. А ты где был?

— В парикмахерской, потом зашел в книжный магазин, купил одну книжку, потом встречался с другом, — заулыбался Тэюн.

— Пойдем к нам домой.

— Нет, лучше завтра. На вечер у меня назначена встреча…

— Та самая?

— Да нет… — смутился Тэюн.

Ёнбин засмеялась так, как будто ей все было известно. Тэюн отвернулся, не выдержав пронизывающего насквозь взгляда Ёнбин.

— Так я завтра зайду… — сказал Тэюн и быстро зашагал прочь от сестры.

— Братец, только не согреши, — бросила ему в спину Ёнбин.

Тэюн не ответил.

Когда Ёнбин добралась до дома, уже совсем стемнело. Под предлогом того что им надо подышать свежим ветром, Ёнбин вызвала во двор Ёнок и осторожно расспросила ее об Ённан. Сначала Ёнок не хотела ничего говорить, но в конце концов открыла ей все как есть.

В зарослях мелодично пел сверчок. Синий лунный свет скользил по гладким глиняным горшкам.

— Мам, ну расскажи что-нибудь, а? Ну, мам! — клянчила маленькая Ёнхэ, лежа на руке Ханщильдэк.

— Знала б я, что рассказывать.

— Ну, хоть что-нибудь! Мам! Сон нейдет.

— Эх, такая большая уже стала, и все неймется. Да вы только гляньте на этого малого ребенка! — сидевшая рядом Ёнбин стала дразнить Ёнхэ.

— Ишь ты, а ты так не вела себя? — хмыкнула в ответ Ёнхэ.

— Ладно, ладно, расскажу одну историю. Давным-давно шел по горам через рощу лесную…

— Фу, не хочу это, не хочу! — Ёнхэ застучала кулачками в грудь матери.

— Ну, тогда другую расскажу, только больше не проси, — взяв обещание, Ханщильдэк начала:

— Что за песня такая, мам?

— Давненько это было. Один человек отправился в Сеул сдавать экзамен Кваго ^[36]. А жене его пришло время родить. Свекровь же вредная была, глядит, роды-то вот-вот настанут, и говорит снохе: не притворяйся, мол, больной, а лучше иди да воды принеси. Делать нечего, пошла она в горы, расстелила юбку под сосной, да там и родила. Тем временем из Сеула муж вернулся и спрашивает, где жена. А мать: мол, за водой она пошла. Луна в ту ночь полная была, хорошо было видно, как в младом сосняке белая юбка трепещет. Муж подошел, глянь, младенец на животе матери. Но шибко холодно тогда было, замерзли уже оба. А слова в песне, что он луне в горах обрадовался больше, чем своим родителям, значат, что луна указала дорогу к месту, где была его жена. Вот такая песня, что и в давние времена жили такие люди, как эти любящие друг друга супруги.