Онлайн книга «Машина до Килиманджаро»
|
Бэйес замедлил шаги, отвечая: — По той же причине я однажды отпустил бабочку. — Нет, по другой, — прервал его Бут. — Мне тоже как-то попалась бабочка. Сидела у меня на плече, просто хлопая крыльями. Я знал, что могу ее прибить. Но я этого не сделал, потому что через десять минут ее бы съела какая-нибудь птица. И я ее отпустил. А черепаха?! Валяется себе на задворках и живет почти что вечно! Поэтому я и взял тот кирпич. Правда, потом жалел об этом несколько месяцев. Может, и сейчас тоже жалею. Смотри… У него тряслись руки. — Какая связь, — спросил Бэйес, — между этим и тем, что ты сделал сегодня? — Какая связь?! — Бут завопил как сумасшедший, сверля взглядом Бэйеса. — Чем ты слушал? Господи, да все от зависти! Я завидую, когда у кого-то что-то хорошо получается, когда что-то идеально работает, когда что-то прекрасно само по себе или долговечно! Не важно, что это! Важно, что завидую! — Как можно завидовать машине? — А вот так, черт бы ее драл! — Бут стиснул ручки кресел, медленно подавшись вперед, уставился на сгорбленную фигуру в кресле посреди сцены. — Машины же совершенны, в сто раз лучше любого из людей, разве не так? Такие правильные. Назови мне хоть одного человека, который никогда не ошибается! А эта проклятая жестянка не только идеально выглядит, но и говорит, и двигается! Смажешь ее, подкрутишь пару шестеренок, и она проживет еще двести лет, а я уже буду гнить в земле! Смекаешь? Да, я ей завидую! — Машины не знают зависти. — А я знаю, я это чувствую! — не унимался Бут. — Я всегда был изгоем. Всегда наблюдал со стороны. У машины получается, а у меня нет. Может, она и не такая способная, как человек, зато делает все безошибочно! Никогда, слышишь, никогда я бы не смог стать таким безупречным, идеальным, сводить людей с ума! Не смог бы стать тем, кто заслуживал смерти так же, как она, эта тварь, этот ваш президент! Он вскочил, и его вопли доносились до самой сцены. Линкольн молчал. Машинное масло блестящей лужицей растекалось по полу. — Ваш президент… — пробормотал Бут, словно только сейчас осознал случившееся. — Да, этот ваш Линкольн. Тебе что, не ясно? Он давно умер. Он не должен жить. Не должен. Это бред. Сотню лет спустя восстал из мертвых. Его пристрелили, похоронили, и вот он снова живет и здравствует. Сегодня, завтра и всегда. Так как его звали Линкольн, а меня Бут, я должен был это сделать. Просто обязан. Он затих. Глаза его остекленели. — Сядь, — тихо ответил Бэйес. Бут сел, и Бэйес кивком указал охране на дверь: — Подождите снаружи, пожалуйста. Когда они остались вдвоем, Бэйес наконец хорошенько разглядел убийцу. Взвешивая каждое слово, он проговорил: — Хорошо сказано, только это не все. — Что? — Ты не все мне рассказал. Ты упустил кое-что. — Ничего я не упустил! — Это тебе кажется. Ты обманул сам себя. Заблуждаешься, как и все романтики. Фиппс, придумавший этого робота. Ты, убивший его. Все сводится к одному, все очень даже просто: тебе хочется попасть на страницы газет, так ведь? Бут ничего не сказал в ответ, лишь чуть выпрямил плечи. — Хочешь, чтобы твое лицо попало на обложки всех журналов от Восточного до Западного побережья? — Нет. — Попасть на телевидение? — Нет. — Может, тогда на радио? — Нет! — Быть предметом внимания всех судей и юристов, спорящих о том, можно ли человека судить за такое… — Нет! — … за убийство человекоподобной машины… — Нет! Бут тяжело дышал, дико вращая глазами. Бэйес не останавливался: — Здорово, должно быть, стать темой разговоров для миллионов людей на ближайшие дни, месяцы, годы! Бут молчал. Но на его губах играла слабая улыбка. Он спешно прикрыл рот ладонью. — Неплохо бы продать свои мемуары издательствам подороже, так? По лицу убийцы катился пот, он весь взмок. — Сказать тебе, почему я задаю тебе все эти вопросы? Сказать, а? Ну что ж, я тебе скажу… В дверь постучали. Бэйес подскочил. Бут обернулся на звук. Стучали все громче. — Открой дверь, Бэйес, это я, Фиппс! — раздался крик в ночи. Снова стук, затем тишина. Бут и Бэйес молча смотрели друг на друга, как заговорщики. — Господи, да впусти же меня! Снова колотили в дверь, все сильнее, она дрожала под ударами. Затем все стихло, лишь было слышно, как, задыхаясь, бежит человек. Должно быть, Фиппс направился в обход. — На чем я остановился? — продолжил Бэйес. — Ах да, зачем были все эти вопросы? Получишь ли ты всемирную известность благодаря телевидению, радио, газетам, скандалам и сплетням? Он помолчал. — Нет. Бут пошевелил губами, но ничего не сказал. — Н-Е-Т, — по буквам произнес Бэйес. Он подбежал к убийце, за пазухой нашарил его портмоне, вытряхнул оттуда все документы, засунув их в свой карман, и швырнул портмоне владельцу. — Нет? — переспросил ошарашенный Бут. — Ничего у тебя не выйдет, Бут. Не будет ни фотографий, ни телепередач, ни статьи на развороте, ни колоночки, никакой славы, известности, покорности, самосожаления, бессмертия, никакой ерунды о дегуманизации и торжестве человека над машиной. Мученика из тебя не сделают. Ты никуда не денешься от собственной посредственности. Никакой сладости страданий, слезливой сентиментальности, самоотречения, никаких судов и адвокатов, аналитиков, пишущих о тебе через месяц, год, тридцать, шестьдесят, девяносто лет спустя, никаких сплетен о тебе не предвидится. И денег тоже. Ничего. Бут весь вытянулся, будто висел на дыбе, и побледнел, как смерть. — Не понимаю. Я же… — Совершил такую подлость? Ну да. Но я тебя переиграю. Ведь теперь, когда тобой все сказано и сделано, когда кончились твои аргументы и все подытожено, тебя больше не существует. Таким ты и останешься, ты, ничтожный, грязный, гнилой нарцисс. Ты, карлик, которого я загоню под землю, вместо того чтобы помочь тебе вознестись. — Только попробуй! — заорал Бут. — Что ж, мистер Бут, — довольно сказал Бэйес, — еще как попробую. Делать я могу все, что мне вздумается, поэтому обвинений в суде выдвигать не стану. Ведь судить будет некого и не за что. Снова забарабанили в дверь, на этот раз за сценой. — Бэйес, ради всего святого, впусти меня! Это я, Фиппс! Бэйес! Бэйес! |