Книга Прекрасные разбитые сердца, страница 55 – Ками Гарсия

– Скажи мне, что ты ищешь, – умоляю я.

– Ингалятор.

В поисках ингалятора откидываю предметы в сторону. Вижу его! Поднимаю ингалятор и кладу Оуэну в руку. Он делает два вбрызгивания, и закрывает глаза.

– Мне позвонить 911?

Его глаза распахиваются, и он хватает меня за руку.

– Нет!

– Расслабься. – Поднимаю руки, чтобы он их видел. – Я не звоню.

Но позвоню, если ему станет хуже.

Когда Оуэн снова закрывает глаза, достаю из сумки футболку и вытираю пот с его лица. Моя рука задерживается на его подбородке, большой палец лишь в сантиметрах от его губ. Прислушиваюсь к его дыханию, пока оно не выравнивается, наши лица так близко друг к другу, что почти прикасаются.

– Я в порядке, – произносит он, словно чувствуя, что я за ним наблюдаю.

Дыхание Оуэна становится нормальным, и он снова говорит, как прежде. Но не зная, что именно с ним не так – и зачем ему ингалятор, – понятия не имею, беспокоиться ли о чем-то еще, например, о пульсе или давлении.

– Нет, не в порядке. – Слезы пощипывают глаза. – Я думаю, нам надо поехать в больницу и проверить тебя.

Щеки Оуэна так и не приобрели цвет, а его выразительные глаза, всегда выдающие его чувства, выглядят потухшими и мутными.

Спина Оуэна напрягается, и он встряхивает головой.

– Никаких больниц. Лекарство начинает действовать. Через пару минут все будет хорошо.

– Почему я тебе не верю?

Его взгляд устремляется к небольшому расстоянию между его грудью и моей. Из-за того, как я склоняюсь над ним, создается впечатление, что я хочу запрыгнуть к нему на колени.

Я отстраняюсь, вдруг засмущавшись.

– Расскажи, что произошло. Сильно ударили? Скажи, если больно.

Совершенно не подумав, осторожно провожу пальцами по грудной клетке Оуэна. Как только кончики пальцев касаются его обнаженной кожи, мои нервные окончания начинают гудеть.

– Ничего не сломано, – отвечает Оуэн, глядя на мою руку. Я отдергиваю ее, еще больше внимания привлекая к тому факту, что касалась его.

В том, что между нами увеличилось расстояние, есть и недостаток – мне открывается отличный вид на грудь Оуэна и его великолепное тело.

Поднимаю ингалятор.

– Зачем он тебе?

– Мне не нравится об этом говорить.

Смотрю на него.

– Тогда придется с этим мириться, потому что я только что нашла тебя в пустой раздевалке на полу, когда ты ловил ртом воздух. Ты понятия не имеешь, как плохо выглядел. Я думала…

Мой голос дрожит. Я не могу этого сказать.

Оуэн тянется и проводит мозолистым пальцем по моей щеке.

– Я рад, что ты меня не послушалась.

– По поводу чего?

Уголок его рта приподнимается.

– Что зашла сюда.

– Делать все наоборот – моя фишка. – Поднимаю ингалятор. – Так ты расскажешь, зачем тебе ингалятор? – спрашиваю я, вернувшись к первому вопросу.

Оуэн трет шею и хмурится. Затем смотрит на обмотанную руку и, поднеся запястье ко рту, тянет зубами кончик бинта.

– Прекрати.

Взяв его за запястье, быстро разматываю бинт – трижды вокруг запястья, просунув ткань между пальцами, обратно вокруг запястья и перейдя к следующему пальцу. После этого все легко. Вокруг костяшек несколько раз, затем обратно к запястью и к петле вокруг большого пальца.

Мой большой палец касается мягкой кожи под его запястьем, пульс Оуэна стучит под подушечкой, и по моей руке до задней части шеи устремляются мурашки.

– Ты делала это прежде? – спрашивает Оуэн, когда я высовываю из петли его большой палец и откидываю бинт. – Получается лучше, чем у меня.

– Нет, – автоматически отвечаю, осознав свою ошибку. Чтобы размотать руки, требуется практика. – Не нужно быть гением, чтобы понять, – добавляю я. – Ткань… разматывается только в одном направлении.

Оуэн потирает запястья.

– Многим требуется практика, чтобы делать это быстро.

– У меня хорошо с координацией, и не пытайся сменить тему, чтобы не отвечать на мой вопрос.

Чем я именно и занимаюсь.

Он глубоко вдыхает.

– Есть шанс, что ты отложишь этот вопрос на потом?

– Нет.

Скрещиваю руки и знакомлю его со своим упрямством.

Оуэн молча встает и протягивает руку, чтобы поднять меня. Как только оказываюсь на ногах, он поднимает ортез и отдает мне. Я надеваю его, наблюдая за ним краем глаза. Оуэн положил руки на бедра и рассматривает пол, по которому разбросано содержимое его сумки.

На меня он не поднимает глаз.

Как бы мне ни хотелось знать, Оуэн не хочет об этом говорить.

– Ты победил. Можешь мне не рассказывать. – Вздыхаю. – Подожду в коридоре, пока ты переодеваешься, вдруг понадоблюсь… в смысле, понадобится моя помощь.

Отворачиваюсь, чтобы уйти, но Оуэн касается моего локтя. Его пальцы скользят вниз, пока не берут меня за руку.

– Не уходи. – Он глубоко вдыхает и смотрит мне в глаза. – У меня…

Видно, как ему сложно об этом говорить. Вместо того, чтобы надавить на него, жду, когда он будет готов. Я понимаю, как чувствуешь себя, когда необходимо время. Редко кому рассказываю о папиной смерти, но, если это происходит, с минуту собираюсь с мыслями.

Оуэн опирается спиной на шкафчики и смотрит на меня.

– У меня астма. Иногда она становится хуже.

В нашей команде есть страдающие от астмы, но я никогда не видела, чтобы они не могли сделать вдох.

– Плохо – это синяк под глазом. Когда я вошла, ты едва мог дышать. – В голове вспыхивает образ Оуэна, сидящего на полу, бледного и хватающего ртом воздух. – Что случилось бы, если бы я не начала тебя искать?

Как только задаю вопрос, понимаю – меня беспокоит все, что происходит с Оуэном.

– Симптомы бы спали настолько, чтобы я смог взять ингалятор. Ты вошла во время самой худшей фазы.

Он говорит так спокойно.

– А если бы рядом не оказалось сумки?

– Пейтон, все было бы хорошо.

– Ты не знаешь этого наверняка.

Папа, перед отъездом на задание, всегда обнимал меня и говорил, что все будет хорошо. Пусть он привык к крайне рисковым операциям, но верил, что всегда вернется к нам домой. И однажды не вернулся.

Воспоминание о папе нажимает внутреннюю кнопку, активирующую панику.

– Не уклоняйся от ответа. Что произойдет, если у тебя случится приступ астмы, а ингалятора не будет?