Онлайн книга «Как остановить время»
|
Визг волынок. Пение. Сущий содом. Никогда прежде не видал я ничего подобного. Первобытный хаос. То полубредовое состояние, в котором я находился, делало это ощущение только острее. Вокруг толпились люди. Сплошь незнакомые. Из их скопища то и дело, словно стаи летучих мышей из пещеры, вырывались взрывы хохота. Краснолицая старуха, пыхтя, точно ломовая лошадь, тащила на деревянном коромысле два короба, полные рыбы и устриц. Возле наспех сколоченного загона для свиней дрались двое мальчишек. Прилавок с пирожками. Хлебная лавка. Редиска. Кружева. Девчушка не старше десяти лет несла полную корзину вишни. По обе стороны улицы стояли лотки с жареными гусями. В лужице воды плавали листья салата. Проходивший мимо весельчак тыкал пальцем в пьяницу, безуспешно пытавшегося подняться на ноги: – Колокол только два часа пробил, а прохвост, гляньте-ка на него, уже успел набраться! Кролики. Два живых гуся – они шипели и махали друг на друга крыльями. Еще свиньи. Еще коровы. Еще пьяницы. Много пьяниц. Неопрятного вида сиротка вела хорошо одетую слепую женщину. Хромые попрошайки. Захмелевшая баба, прижавшись к случайному прохожему, схватила его за промежность и что-то зашептала ему в ухо – наверняка какую-нибудь похабщину. От пивных палаток доносился шумный гомон. – Великан из Нидерландов! – вопил зазывала. – Карлик из западных графств! – Очевидно, он рассчитывал, что, играя на контрасте, быстрее заставит публику раскошелиться. Шпагоглотатель. Уличный скрипач. Волынщик. Флейтист бойко наигрывал балладу «Три ворона», а сам не спускал с меня подозрительных глаз. А запахи, запахи! Жареного мяса, эля, сыра, лаванды, свежего дерьма. У меня снова закружилась голова, но я все брел и брел вперед. Голод, разбуженный ароматами разнообразнейшей снеди, прямо-таки раздирал мне нутро. Я подошел к одному из прилавков с гусятиной. Жареное мясо пахло так аппетитно, что я буквально приклеился к месту. – Почем гусятина? – Три шиллинга, малый. У меня не было трех шиллингов. По правде говоря, у меня совсем не было денег. Я неуверенно сделал шаг назад. И наступил кому-то на ногу. – Смотри, куда прешь, малый! Малый, малый, малый. – Да, малый, и что? – буркнул я, хотя в то время восемнадцатилетний парень считался, бесспорно, взрослым человеком. Перед глазами у меня все поплыло. Вообще-то я был крепким парнем. Одна из особенностей моего странного организма проявлялась в том, что я ни разу не болел. Ни простудой, ни гриппом. Меня никогда в жизни не рвало. Ни разу не было даже поноса, что для 1599 года было чем-то исключительным и выглядело подозрительно. Но сейчас я чувствовал себя отвратительно. Незадолго до того прошел дождь, но кончился, и в ярко-синем небе сияло солнце. Таким же безмятежно-синим было небо над рекой Ларк. На жаре мне стало совсем худо, хотя и без того я еле держался на ногах. – Maman, – забормотал я как в бреду. – Maman. Мне казалось, я умираю. В ту минуту я нисколько против этого не возражал. Но тут я увидел ее. Она стояла, держа корзину фруктов, и хмуро глядела на меня. Примерно моих лет, решил я, правда, на столько и выглядит. Длинные темные волосы, глаза блестят, как галька в воде. Я подошел к ней, изумленно таращась на сливы и терн в ее корзине. У меня было странное чувство, словно я не в своем, а в чьем-то чужом теле. – Можно мне одну сливу? – попросил я. Она раскрыла ладонь. Мне вспомнилась рука Мэннинга и его растопыренные пальцы, которые удерживали мою мать под водой. – У меня нет… У меня… У меня… нет… У меня… Я заметил заблудившуюся корову – я уже видел ее, когда продирался сквозь толпу. Я закрыл глаза, и мама рухнула вниз. Я снова открыл глаза: торговка фруктами все так же хмуро смотрела на меня: то ли рассердилась, то ли смутилась, то ли то и другое одновременно. Улица закружилась еще быстрее, я зашатался. – Держись давай, – сказала торговка фруктами. Это были ее первые слова, обращенные ко мне. Держись давай. Но держаться я не мог. Теперь я понял, почему после смерти отца моя мать ходила, опираясь о стену. Горе кренит к земле. Внезапно вокруг посветлело, а затем так же быстро потемнело. Потом – спустя секунду или пять минут – я очнулся, лежа на земле лицом вниз, прямо в грязной луже; вокруг валялись сливы и терн. Прохожие давили их ногами. Одну подобрала собака. Я медленно поднялся на ноги. Вокруг меня столпилась стайка мальчишек. Они хохотали и тыкали в меня пальцами. Девушка ползала на коленях, пытаясь спасти хотя бы часть своего товара. – Извините, – сказал я. Поднял с земли грязную сливу и побрел прочь. – Эй! Эй! Ты! Эй! – Она схватила меня за плечо. Ноздри ее раздувались от ярости. – Полюбуйся, что ты натворил! А вдруг я снова упаду в обморок, подумал я и счел за лучшее убраться, пока не причинил еще больших бед. – Стой! Так просто не уйдешь! Я надкусил грязную сливу. Она ловким птичьим движением выхватила ее у меня из руки и бросила на землю. – Здесь был мой заработок за неделю. За удачную неделю! Чем я буду расплачиваться с мистером Шарпом, если ничего не продала? – С мистером Шарпом? – Вот именно! Давай-ка плати! – У меня нет денег. От отчаяния и злости она покраснела. В то же время я видел, что она в растерянности. Я был весь в грязи, но по сравнению с большинством окружающих моя одежда выглядела скорее прилично. Мать всегда следила, чтобы мы одевались как можно лучше, даже после переезда в Англию, когда наши обстоятельства кардинально переменились к худшему. Оглядываясь назад, могу предположить, что это была одна из многих причин, помешавших нам стать своими в глазах нищих обитателей Эдвардстоуна. Одна из причин и, разумеется, далеко не самая главная. – Вот! – сказала она, показывая на лютню, висевшую у меня за плечами. – Что? – Давай сюда! В уплату за порчу товара. – Нет! Она подняла с земли камень. – Тогда я ее разобью – ты же сломал мою корзину. Я вскинул руки: |