Онлайн книга «Привязанность»
В задумчивости он снова начал ковыряться башней в носу. Одно успокаивало – то, что башня была Эйфелева. Потом уткнулся носом в подмышку свою, прикрыл глаза и закемарил. * * * – А у тебя как? – Да у меня все по-старому. Ты хочешь знать, каким может быть воскресное утро? Собачимся. – С кем? – Со своим. – А кто у тебя сейчас, в твоей мексиканской мелодраме? – Да есть один. Ты его не знаешь. – А ты? – Я? Чем дальше, тем меньше. – Ты про утро хотела рассказать, – начал чесать себе за ухом от скуки Шарик. – Без поцелуев, без слов, просто кофе и бутерброд или гречка. Таким оно и случилось, мое утро: встроенная в «Икею», я смотрю на экран телевизора, там целуются двое, там настоящее море любви, здесь одиночества океан, он спокоен, штиль, полный штиль, пока не проснулся муж и не хлынули дети. – Если быть до конца откровенным, то жизнь, Муха, она везде собачья, если ты собака. – Одиночество грызет? – Грызет, еще как грызет, мы – кости, оно – нас. Тут много наших, все они устроились неплохо, одно плохо, на родину тянет – аж жуть. Бессонница по ночам иной раз. А если уснешь, то один и тот же сон: все березки, березки. Подбегаю поближе, так не березки это, а башни Эйфелевы. А сам ты уже не пес, а подберезовик. И тебя кто-то отрезает от корней и в корзинку. Проснешься в холодном поту, выть хочется. – Будто ты здесь мало ныл на луну, – заскучала от мужских слез Муха. – Так здесь и луна другая, французская, не луна, а сыр рокфор. Даже выть на такую не хочется: закусишь лапу и сосешь ее, родимую. Понимаешь, тесно здесь, душе негде развернуться. – А зачем тогда уехал? – Хотелось перемен. – Каких? – Откуда я знаю. Глобальных, наверное. Мне всегда хотелось быть востребованным. Реализоваться и получать от этого удовольствие сейчас, а не пенсию потом. – Ну, и?.. – пыталась вникнуть в суть проблемы Муха. «Женщин надо любить и удовлетворять, для всего остального существуют мужчины, – задумался о нелегкой судьбе Мухи Шарик. – Я никогда не мог понять семейные пары, которые ложились и вставали по режиму или, хуже того, спали раздельно. Мне с женой всегда было чем заняться в постели, будто это была какая-то другая квартира, которую мы снимали для любовных утех. Правда, давно это было». – В жизни женщины всегда есть мужчина, который служит эталоном. – В этом вся и беда: пока он служит, жить приходится с другими. Ты что там бегаешь? – Да. – Я про баб. Отличаются от наших? – Да. – А чем? – Языком. – Лижут по-другому? – Нет, картавят. – Ты жене своей изменял? – Было, сам не знаю, хотелось какого-то блуда. – А раньше ее любил? – Я и сейчас люблю. – Как в постели с другими? – Все одинаково. – Зачем же тогда? – Всегда кажется, что близкие недолюбливают. – Когда ты уже поумнеешь? – А ты? Ведь если я поумнею, мне с тобой станет скучно. – Если тебе станет скучно, просто наступи мне на хвост. – Ты фигурально? Может, ты в олимпиадах будешь участвовать? – Не знаю, гражданство надо сначала получить. – Дадут? – Вряд ли, нужен я им здесь, как собаке пятая нога. Своих бездомных как грязи. Да и французский надо знать. – Учишь? – Да, бонжур, абажур. – А может, на лапу дать? Чтобы быстрее. – Нет, здесь такое не прокатывает. Здесь все дорожат своим чувством собственного достоинства. – А как будет по-французски «собака»? – Лё шиен. – А кошка? – Ла ша. – Нежно. – Кстати, это же слово обозначает… – Серьезно? Хотя у нас тоже используют нечто подобное – «киска». – У нас используют, а здесь ласкают. Культура. Знаешь, как они меня зовут? Шарль, – вдруг неожиданно возвысился Шарик и даже стал выше башни. – Только здесь для этого надо стать своим сначала. А я не могу подстраиваться, льстить не могу, улыбаться не могу, когда не хочу. – Может, тебе там нужно больше общаться с местными, чтобы стать своим? – О чем ты говоришь, когда у меня в башке березки зеленеют. Лучше быть настоящим чужим, чем посредственным своим. – Фу! – как заправский кинолог, дала команду Муха. – Хватит плакаться, Шарик! Лучше скажи, почему ты до сих пор без бабы? Где твоя парижонка? – тяфкнула она иронично, поняв, что весь предыдущий треп о французской красоте – брехня собачья. – На связи. Знаешь, где любовь с первого взгляда, там и ненависть затаилась с первого раза. Какой секс на голодный желудок? – Ну-ка, подробнее. – Пришел я ней, а она уже лежит, готова. А я-то голодный, с работы, набегался. «Может, пожрем», – лизнул ее. «Грубый ты», – отвернулась она. Может, я и грубый, Муха, а жрать все равно хочется. Какой секс на голодный желудок. – Ну? Покормила в итоге? – Да, после уже. Будто не обед, а дегустация в супермаркете. – О, кстати у нас тут рядом открылся, – попыталась уйти от дальнейших рассуждений Шарика Муха. – Еда стала ближе. – Ага. Что еще нужно для счастья: близость да близость к еде. – А я не любою эти типовые сараи с типовыми продуктами, – вспомнил Шарик, как пять охранников выгоняли его на прошлой неделе из магазина пинками, когда он пытался позаимствовать там сосиски. – Мне больше нравятся рынки, где мясо свежее и люди добрее. Заходишь туда, будто в лето попадаешь, кругом плоды и фрукты, а запахи – можно сойти с ума, – зевнул Шарик во всю глотку, чтобы прекратить слюноотделение. – Так ты там лето проводишь? – пошутила Муха. – Я вот в Турцию съездила, – не дождавшись ответа, неожиданно расправила она крылья воображения. – Как прошло путешествие? – согнал Шарик муху ее воображения со своего уха. – Я влюбилась в эту страну. – Больше не в кого было? – попытался он поймать ее лапой. – Это оказалось самым достойным из всего, что я видела. – Как же люди, мужчины? – Я могла бы тебе соврать, что они надоели мне здесь и хотелось бы отдохнуть или дозировать, только в сердце каждой из нас живет модель иностранного рыцаря. |