Онлайн книга «Привязанность»
Нужен был больше, чем приятель, чем друг. Хотя сейчас между ними не было больших отличий. Случай был не тот. Друзья от приятелей отличаются тем, что друзьям звонят, когда что-то случилось, а приятелям – когда хотят, чтобы хоть что-то случилось. Конечно, ты хочешь, чтобы он, в смысле я, позвонил ей, в смысле тебе, и сказал, что скучает и хочет тебя видеть, слышать, в общем – хочет. Что жизнь его без тебя бесцветна, бессмысленна, безнравственна. Он хочет быть искренним, но последнее вряд ли могло бы тебе понравиться. В общем, он позвонил другой. * * * Услышав звук, она открывала не глядя дверь, пускала его, она открывала не ему, а звонку. Как часто мы отвечаем не абоненту, а звонку, будто из уважения к телефону, он же звонит, как можно не ответить. Хуже некуда, когда отношения становятся условным рефлексом, будто входил не он, а звонок. Нас целуют, мы в ответ, нас обнимают, мы расправляем свои руки-крылья. Не то чтобы взлететь, так, не забывать, что они у нас есть. Объятия. Когда-то чувства были крепче, их ночь охранял леопард, лежа на полу, слетевший в порыве страсти с плеч хозяйки, укротительницы леопардов. Она любила этот цвет, я нет, я любил ее. Любил. Куда все пропало пропадом? Теперь звонки все реже, все чаще своим ключом, сразу в дверь прошмыгнуть в недра, доставить какое-никакое удовольствие, сначала себе, потом ей, тут же сожрать его вдвоем и на бок, к себе, в свое одиночество. Одиночество – это не проблема, это состояние, оставшееся, когда растранжирены друзья и близкие. – Берите, цветы свежие, – увидела мое замешательство хозяйка подснежников. – А яблоки? – Яблоки прошлогодние. – Со свежими цветами, но с прошлогодними яблоками. Как вам такой мужчина? – Возьмите только подснежники, только из лесу, – не сдавалась бабуся. – Вижу, дарить некому. – Как некому? Вон дама интересная у ларька стоит, скучает, – повела густыми бровями старушка… меня прямо к ней. Если женщина счастлива – это читается по глазам, если нет – под глазами. Эта была где-то посередине, средних лет, среднего роста, до той самой минуты, пока к ней не подошел молодой человек и не обнял: – Можно тебя поцеловать? – А что, уже весна? – Нет, но почти. «Весна, как много в этом слове, а что слова – вода, вода, вода, вода. Не обещайте женщине весны, сначала уберите зиму», – забурлило половодье в моей голове. И только один вопрос читался в ее глазах: «Чувствуешь ли ты то, что я чувствую?» Он ответил объятиями. На улице потеплело. Погода была целовальная. – Вот, опоздал, меньше надо думать, больше делать, – засмеялась беззубым смехом старушка, уводя взгляд от застывшей в поцелуе парочки. – Увели из-под носа. Бери цветы. – То, что вам – лишь бы продать, не значит, что мне – лишь бы вручить, – со смехом огрызнулся я. – Тогда бери яблочки, будешь кусать заместо локтей, – оседлала свою волну «Юмор-FM» бабуля. – Не обижайся. Семеренко – вот что тебе нужно. По лицу вижу. – Такое же конопатое? Что еще видно? – Приезжий? – Да, то есть не совсем. – Я так и подумала. Еще не акклиматизировался. Может, комната нужна? Недорого. У меня как раз студент съехал. В армию забрали. – Спасибо, я подумаю. – А что с цветами? – Пока не до цветов, я же говорю, дарить некому. – Ты повторяешься. – Это вы повторяетесь. – Ты, главное, дари, а женщина появится. И помни, женщины не любят повторы. Подарки – любят, повторы – нет. – Некоторые могут и без подарков, – проводил я взглядом парочку, что удалялась обнявшись. – Так он же местный. – Ну да, а я что, не местный? – отмахнулся я от бабки и, резко развернувшись, двинулся в сторону площади, с ходу попав одной ногой в лужу. «Весна! И всем, как по команде, течь». Я стряхивал воду с обуви и слышал, как улыбается старушка. Наконец решительно поднял голову, чтобы продолжить возвращение в город. * * * – Ты чего скулишь? – понюхал Шарик незнакомку. – «Из породистых, – сразу определил он, изучая ее ошейник со стразами. – Шерсть лоснится и блестит, как шелк, а запах какой? С ума сойти». – Хозяин ударил. Да нет, не туда, по морде! – Извини, привычка. За что? – обошел он незнакомку и преданно посмотрел ей в глаза. – Мужчина подошел, дал конфету, погладил по голове, я взяла. Это его и выбесило, я имею в виду хозяина, – начала плакаться в шерстяную жилетку Шарика Муха. – Какому мужчине понравится, если ты берешь у другого. Понятное дело – ревнует. – А он был такой галантный! Я имею в виду того мужчину. – Не плачь, тушь течет, – стал языком зализывать ее горе Шарик. – Правда? – Я уже слизнул. – Спасибо. – Вообще-то спорить я не люблю. – Это хорошо. – Но могу укусить. – Хочешь, я ему отомщу, цапну его за одно место. – Вы такой смелый. Как вас зовут? – Шарик. Можно сразу на «ты». А то от «вы» мне хочется выть. – А меня Герда Шейх Брут. – Надо бы записать, сразу не запомнить. – Можно просто Герда. Я хочу убежать из дома куда глаза глядят, – задрала она свой носик вверх. – Тогда бежим! – Так просто? – Да. Просто беги рядом. – Как прекрасно почувствовать себя свободной: куда хочешь, туда бежишь, и с кем хочешь. Ты так быстро бежишь, Шарик! Ты, наверное, такой сильный! – Так меня ноги кормят, – не смотрел под них Шарик, и только ветер поглаживал его внезапные уши, которые ловили каждый вдох и каждый выдох Герды, с приторной осторожностью, чтобы не загнать ее этим счастливым галопом. – Это твоя работа? – Это мое хобби: бежать, когда рядом вдоль дороги, не останавливаясь, чешет природа. Она – часть моей скуки, хотя и прекрасной. – А я? – А ты другая, ты лучше. Будь у тебя зеркальце заднего вида, ты бы знала, насколько прекрасны твои ландшафты. – Мои уже устали, и кормит меня хозяин. Шарик, разве у тебя нет машины? Хозяин всегда на машине меня возил. – Откуда? У меня и дома-то нет. – Ты, наверное, бездомный? – Наверное, – сбавил он темп, заметив, что незнакомка начала отставать. – Я слышала про таких. – Про меня всякое говорят. – Тогда куда мы бежим? Я-то думала, что к тебе. |