Онлайн книга «Привязанность»
– Да, я все время мысленно общаюсь со звездами по ночам. Посылаю им сигналы, только отсюда их не достать. – Зачем тебе звезды? Они же тупые, у них кроме яркости ничего не осталось. – А я бы хотела к ним поближе. Только конкурс, говорят, сложный. По подиуму надо пройтись. Сколько ни пробовала, все на бег перехожу. – У тебя фигура хорошая, должны взять. – Там творческие нужны. Которые умеют создавать атмосферу. Там же ее нет. – Не смеши. Знаю я эти кастинги. Твой-то как, отпустит тебя в космос? – Ты про Бобика? Прогнала я его, свободная теперь сука. Как он меня достал! Ни денег, ни внимания, собачились постоянно. – Вот как? А кем он работал? – В метро стоял с одним хмырем. Точка у них там, частное предприятие «Пятая нога». Может, видел, они с табличками и с ведрами в зубах на жалость давят. – Вроде денежное место – метро. Но там тоже конкуренция, каждый со своим отверстием для денег. – Да, если бы не поезда… Он как поезд увидит, так и срывается. Издержки воспитания, у него же родители всю жизнь на цепи просидели. Уволили как профнепригодного. – Тяжело расходились? – Я до сих пор не знаю, что со мной происходит в этой жизни, я не нахожу себе места. – Да, место – это важно. Говорил тебе – ищи мужика с квартирой. Так ты теперь одна живешь? – С сыном. – Не скучно? – Некогда, щенок весь в папашу, тоже все на приключения тянет. Связался с каким-то ультраправым движением, вот и митингуют у НИИ им. Павлова за свободу условных рефлексов. Боюсь я, как бы его туда не забрали. Может, ты с ним поговоришь, Шарик? – Посмотрим. Посмотрим что-нибудь вечером? – Вечером у меня курсы. Я же на английский записалась. – Зачем тебе английский? – С инопланетянами общаться. – Думаешь, они знают этот масонский язык? Лучше научись показывать зубы, сейчас это важнее. Фрейда читала? – Нет, а кто это? – Был такой ученый, типа Павлова. Только второй был практиком и все больше с собачками, а этот – теоретик и с людьми. Так вот он до того сублимировал человеческое бытие, что свел его к трем желаниям: секс, еда и сон. – Умный ты, Шарик, трудно с тобой. – С умными – трудно, с глупыми – скучно. С кем же ты хочешь быть, женщина? – С Фрейдом, наверное, хотела бы. Вон как он все упростил: еда, секс, сон – вот оно, счастье, зачем его усложнять. – Секса у нас уже не будет, потому что мы теперь друзья, еды нет. Поспим? – логически заключил Шарик. * * * Солнцем выбило окна, орали как сумасшедшие птицы. Я на кухне, в руках у меня бутерброд: жую то, что еще беспокоит, проглатываю то, что уже случилось. Входит кот, неразговорчивый, мартовский. Ему не до смеха: кошек нет, мыши оптические, только еда мышиного цвета, а хотелось, возможно, в горошек или хотя бы в клетку. Мы молча завтракаем, аромат одиночества. – Чего ты такой недовольный? Может, соли в еде не хватает? – Не соли. Жертвы вот чего не хватает в жизни, если ты хищник. А я в душе своей хищник, – начал вылизывать шерсть на груди. – А я, по-твоему, жертва? – Да, тебе не хватает хищницы. Так всегда – разведешься, а потом скучаешь, места себе не находишь. – Ты-то откуда узнал, что я скучаю? – посмотрел я испытующе на кота. – Ты с утра наступил мне на хвост. – Что же ты молчал? – Из чувства такта. – Извини, вышло случайно. Но в целом ты прав. – А в частном? – Частная жизнь моя не настолько разнообразна, – доел я свой бутерброд и посмотрел на кота. Он кинул мне в ответ два своих изумруда. – Хочешь поговорить? Валяй! – Ловким прыжком кот забрался мне на колени. – Том, ты когда-нибудь убивал? – Только мышей, и то заводных, – стащил он со стола кусок сыра. – А ты? – Я все время пытаюсь убить время, – посмотрел я на кухонные часы, которые тихо показывали, что идут, но до сих пор еще не ушли. – За что? – За то, что уходит. – Значит, ты ему просто не нравишься. Ты действительно хочешь его прикончить? – Иногда очень сильно. – Подумай, потом надо будет оправдываться, объяснять, куда ты дел его труп, заметать следы. Тебе это надо? – Откуда я знаю. Ладно, зайду с другой стороны: ты боишься смерти? Говорят, что если человек не выполнил миссию, то, зачем он родился, то ему умирать очень страшно. – Как утро, однако, не задалось, – взял еще сыра кот. – Таким вопросом можно и убить ненароком. Не, я ее не боюсь, если с хозяином жизни нет никакой, то и смерти должно быть нет. – Тебе здесь плохо живется? – Я требую трехразовое питание, женщин, два раза в год море… Шутка. В раю, возможно, живется комфортней, но не хотел бы, не думаю, что там есть интересные люди. – Интересные все в аду. – Или все еще живы, – лизнул он мою руку. * * * У памятника Достоевскому юноша с белыми листочками в руке то сворачивал их и, подняв руку над собой, начинал стучаться в атмосферу, то вновь разворачивал, пытаясь объяснить, зачем пожаловал, – сразу было видно, что весенний белый букетик собран из собственных стихов: Жизнь и смерть Две женщины Одна из них тебе уже дала Другая обязательно даст Когда первая разлюбит окончательно И скажет – Хватит дорогой Не надо меня обманывать Чувак Пошел вон! Тебя ждет эта с… – смерть Она звонила Спрашивала к телефону твою душу Но ты еще будешь сомневаться И умолять Чтобы тебя взяли обратно Пусть без любви Но к жизни Ж… которой ты уже изучил Ее геморрой Дома на работе на отдыхе Глядишь тебя еще приютят на время В палате для бывших любовников Но все чаще ты будешь задумываться О новой своей подруге Которая тр…нет в самое сердце О сексе со смертью никому Мечтать не приходится Но как знать Ведь именно она делает Многих мужчинами Посмертно награждая бессмертием После такого классику ничего не оставалось, как закрыться и уйти в себя; он закинул одну ногу на другую и задумчиво склонил тяжелую мраморную голову. Он смотрел на гвоздики, что лежали на его коленях. «Студент, бери цветы и уходи, а то сделаю персонажем». Посмотрев на Достоевского, я снова вспомнил старуху с ее комнатой. |