Онлайн книга «Стеклянные дома»
Если руки Мирны размыты, то кого это волнует? Если волосы Оливье скорее намек на реальные волосы, то что это меняет? К тому же его волосы, как всегда радостно замечал Габри, с каждым днем все больше становились похожи на намек. Рут смотрела на портрет Розы, держа утку в руках. Роза на картине Клары была высокомерна. Нахальна. Будь Наполеон уткой, он был бы похож на Розу. Клара очень точно передала характер. Рут тихонько фыркнула. Потом потащилась к следующему портрету. Оливье. Потом к следующему. И к следующему. Когда она описала полный круг, все уставились на нее в ожидании взрыва. Но она подошла к Кларе, поцеловала ее в щеку, а потом вернулась к портрету Розы и надолго замерла перед ним. Друзья посмотрели друг на друга, а потом по одному стали подходить к Рут. Рейн-Мари пошла следующей. Постояв перед портретом Розы, она направилась дальше, повторяя дефиле Рут вдоль стен от картины к картине. Следом двинулась Мирна. Она после Рейн-Мари проделала путь по залу бистро. Потом пошел Оливье. Глубоко в глазах Розы был еще один крохотный завершенный портрет. Рут. Она наклонялась к Розе. Предлагала ей гнездо из старых фланелевых простыней. Предлагала ей дом. Это был портрет восхищения. Спасения. Любви. Момент такой нежности, такой уязвимости, что у Рейн-Мари, Мирны, Оливье возникало ощущение, будто они подглядывают в замочную скважину, смотрят сквозь стены стеклянного дома, но они не чувствовали себя извращенцами. Напротив – счастливцами, ставшими свидетелями такой любви. Они переходили от картины к картине. И там в каждой паре глаз идеально отражался любимый человек. Мирна посмотрела через зал на Клару. Посмотрела через пострадавшее, изрешеченное пулями бистро. Через века их дружбы. Она смотрела на Клару, которая знала: тела могут появляться и исчезать, но любовь вечна. * * * Арман позвонил Рейн-Мари, потом Жану Ги и сообщил о решении премьер-министра. Отстранены с сохранением оклада для Бовуара. Без сохранения – для Гамаша. До окончания расследования. Арман надеялся, что они не будут торопиться, ведь у него еще оставалось незаконченное дело. Он должен был найти фентанил. Что касается Барри Залмановица, то его кейс передавался в Квебекскую юридическую ассоциацию. На период расследования дела, которые он вел, поручались другим прокурорам. Однако от работы его не отстранили. Это был максимум, на который они могли надеяться, и Гамаш понимал, что сам премьер попадет под огонь оппозиции за то, что не пошел на большее. – А Изабель? – Она остается на своем посту, – сказал Гамаш. На этот счет ни у кого не возникало возражений. – Я сейчас еду в больницу, – сказал Арман. – Скоро увидимся. Жан Ги повесил трубку и отправился в сад, где с кружкой холодного чая сидела Анни. Оноре спал наверху, а все остальные ушли в бистро. У них образовалось несколько минут, чтобы побыть вдвоем. Рана у него на ноге почти зажила, и он уже обходился без трости, хотя и оставил ее не без сожаления. Ему нравился этот аксессуар. Жан Ги открыл книгу, которую взял в кабинете тестя, но вскоре опустил ее на колени и уставился перед собой. Анни заметила это, но ничего не сказала. Оставила мужа с его мыслями. Она знала, о чем он думает. О ком. * * * Они с Гамашем спустились по склону холма, Бовуар хромал, а Гамаш несколько раз споткнулся. Их мышцы молили о покое. Но мужчины шли, спешили вернуться в деревню. К семьям. К Изабель. Рейн-Мари и Анни бежали им навстречу. – Слава богу, – прошептала Рейн-Мари, прильнув к Арману. Он крепко держал ее, прижавшись разбитой щекой к ее голове, вдыхая запах старых садовых роз. И Оноре. Они бы долго стояли так, но он должен был идти. Увидеть Изабель. – Ты ранен, – сказала Анни, отстраняясь от Жана Ги и прикасаясь к бинтам на ноге. – И ты тоже, – сказала Рейн-Мари, сделав шаг назад. Белая рубашка Гамаша была красна на груди и прилипла к телу. Словно в жуткой последовательности событий произошел какой-то сбой, и пот превратился в кровь. – Это не моя, – сказал он. Она протянула руку и прикоснулась к его кровоточащему лицу, а потом поцеловала его разбитые, сочащиеся кровью губы. – Как Изабель? – спросил Арман. – Ею занимаются. – Она жива? – спросил Жан Ги, прижимая к себе Анни. Рейн-Мари кивнула, потом посмотрела на Армана, и он прочел правду в ее глазах. Жива. Но… – А другие? – У Оливье ранение руки, но Габри перевязал его. Фельдшеры говорят, ничего страшного. Много порезов стеклом и щепками, но ничего угрожающего жизни. Только Изабель. Гамаш и Бовуар поспешили к бистро чуть ли не бегом. Вокруг деревенского луга стояли машины «скорой» и экстренного реагирования. Они увидели, как дверь бистро распахнулась и оттуда появилась каталка, оснащенная медицинским оборудованием, среди которого как в гнезде лежала Изабель. Рядом шла Рут. Она не отходила от Изабель с того момента, когда подползла к ней под градом осколков стекла и щеп. Чтобы держать молодую женщину за руку. И шептать ей, что она не одна. За ней шла Клара, которая все еще держала в руках ершик, а следом – Мирна с Розой на руках. Они почти одновременно с Гамашем и Бовуаром подошли к машине «скорой». Глаза Лакост теперь были закрыты, ее лицо было серым, как пепел. «Пепел, пепел, мы все падаем». Арман прикоснулся к ее щеке. Кожа еще сохраняла тепло. Старший бригады фельдшеров спешил доставить Изабель в больницу. Он поднял глаза и, увидев Гамаша, помедлил секунду. Он видел перед собой не главу Квебекской полиции, а человека, залитого кровью с головы до пят. – Гамаш, Квебекская полиция, – сказал Арман. – Позволите мне с ней… – Только один человек, – возразил фельдшер. – Может, ее бабушка… Рут отпрянула, ее тонкие губы стали еще тоньше. Глаза слезились еще сильнее. – Но она твой ребенок, Арман, – тихо произнесла она так, чтобы слышал только он. И переложила руку Изабель в его руку. – И всегда была. – Merci, – кивнул он и быстро залез в машину. – Мы поедем следом! – прокричала Рейн-Мари, когда дверь захлопнулась и «скорая» рванулась с места. Арман расположился у изголовья каталки, убедившись сначала, что не будет здесь мешать бригаде. И пока фельдшеры работали, он шептал Изабель в ухо: «Тебя любят. Ты отважная и добрая. Ты спасла нас всех. Спасибо, Изабель. Тебя любят. Твои дети любят тебя. Твой муж и твои родители любят тебя…» |