Онлайн книга «Нездешние»
|
– Если подумать, здесь как везде, – продолжает свою мысль Циммерман. – Может, тебе кажется, что Болан на самом верху, а на самом деле не так. Над Боланом тоже есть начальство. – Тот парень из Винка… – Дорд оглядывается через плечо. – Тот, что в кузове. – Может, и так, – соглашается Циммерман. – У Болана есть… скажем так, телефон. Телефон, который время от времени звонит, а когда он ответит, голос в трубке говорит ему, что делать. Но я гарантирую – гарантирую, – что тому голосу тоже кто-то приказывает. Может, ему не звонят, может, при личной встрече или письмом, как знать. А над теми есть еще кто-то. Всегда есть кто-то еще. Тот говорит этому, этот тому… У Дорда мозги вскипают от усилия понять. Кругом треск и щелчки: песок бьет по кабине, мелкие камешки по днищу, шелестит брезент в кузове, когда труп (господи Иисусе, у нас в кузове труп!) сдвигается на поворотах. Лебеда сливается в синеватые полосы. Пейзаж за окном положительно лунный, а голос Циммермана бубнит в ухо, и Дорду уже мерещится, что грузовик оторвался от земли и уплывает к звездам. – Только вот что я тебе скажу, – продолжает Циммерман. – Что происходит по-настоящему, не знает никто. Они-то думают, будто знают. Им очень, очень хочется в это верить. Но они не знают. Обходятся «делай так» от кого-то повыше них. И, само собой, где-то, очень высоко, лестница кончается. На вершине есть кто-то, кто отдает приказы вниз. Его слово переходит от одного к другому на манер сплетен. А его слово, сдается мне, вроде слова Божьего. – Почему? – не понимает Дорд. – Почему? Ну, наверное, потому что вся лестница с этим согласилась. Потому что так проще. Потому что всем хочется верить в того, кто над ними. И никто не желает знать, чего им знать не положено. А тот парень на самом верху говорит, что есть, а чего нет и что им знать, а чего знать не надо, и так намного проще, чем если бы каждый решал сам. Дорд ворочает эту мысль в голове. – По-моему, фигня это. – О? – удивляется Циммерман. – Не так уж все налажено. Я черт знает сколько в «Придорожном» и только и вижу, как все суетятся без всякого смысла. Нет никакой лестницы. – Ну, в последнее время есть некоторый разброд. – Разброд? Это слабо сказано! – Я вообще ничего не говорю, – отзывается Циммерман. – Не мое это дело. Грузовик плывет сквозь ночь. Потом, сбавив ход, Циммерман сворачивает на горный проселок. Дорд с трудом различает впереди какую-то расщелину, и не маленькую. – А твое место на этой лестнице где? – спрашивает он. – Внизу. Не так низко, как твое, Дорд, но низко. – А что ты будешь делать, когда все развалится? Грузовик останавливается. Циммерман, пожав плечами, вылезает из кабины. – Не знаю. Найду, надо думать, другую лестницу. Давай помоги мне высадить пассажира. Прихватив по фонарю, они обходят машину. – Уступаю тебе ноги, – говорит Циммерман. – Они легче. Только остерегайся насчет шипов. Дорд сует фонарь под мышку, морщится и хватается за торчащие из брезентового свертка лодыжки. Носки пропитались кровью, и на двухцветной рубашке появился третий тон. Циммерман лезет в кузов, подхватывает другой конец и выталкивает груз наружу. Спуск к расщелине получается долгим и опасным. Дорд, пятясь, осторожно ставит ногу. Он уверен, что, стоит оступиться, – сломает лодыжку и скатится в провал, поэтому, не слушая насмешек Циммермана (тебя ждать что того Рождества!), переступает крошечными младенческими шажками. Наказание хуже не придумаешь. Он богом клянется – это с ним часто бывает в таком состоянии, – что больше ни крупинки порошка, потому что каждый раз, как он наберется, вляпывается в полное дерьмо, и не успеешь оглянуться, как уже тащишь труп среди ночи по крутому обрыву, и чтоб мне провалиться, если по руке не течет холодное и мокрое, и, господи Иисусе, надеюсь, мне это мерещится… Наконец Циммерман говорит: – Хватит. Стой. Подобравшись к краю расщелины, он заглядывает вниз. Внизу темно, но фонарем он туда не светит. – Хорош. Бросаем. Готов? – Еще бы, – пыхтит Дорд. – Давай, считаю до трех. Раз, два… На каждый счет они раскачивают мертвое тело, с каждым разом быстрее и шире. На счет три отпускают, и труп валится так тяжело и быстро, что Дорд чуть не срывается за ним. Циммерману приходится ловить его за руку, чтобы удержать на тропе. – Осторожней, – спокойно говорит он в ухо Дорду, словно ничего такого и не случилось. Со дна расщелины слышится тяжелый удар. Но искр не видно, и облако пыли не всплывает снизу. Удар звучит как-то не так, слишком влажно для пустыни. – Может, что-то порвалось? – предполагает Дорд. – В смысле в нем. – Не знаю и знать не хочу, – огрызается Циммерман. – Давай ствол. Тот, что подобрал на дороге. Дорд отдает ему окровавленное оружие – он счастлив избавиться от улики. Пошарив лучом фонаря, Циммерман выбирает в стороне большой плоский валун. По нему тянутся бурые полосы. Подойдя к нему, Циммерман кладет пистолет прямо посредине, развернув стволом к тропе, так что каждый, спустившийся сюда, увидит оружие на пятнистом камне. – Годится, – говорит он. – Пошли к машине. Дорд оглядывается на темную расщелину. – А проверить, не видно ли его? – Не видно. И вообще нам велено не смотреть. – Что? Почему это? Циммерман награждает его сердитым взглядом. – Дорд… вот как раз потому… о чем мы только что говорили. Пошли, и все. – Мне это обрыдло, Майк, – сообщает Дорд. – До тошноты надоело слушать, чего мне делать, чего не делать. Нас тут водят за нос. – Дорд… – Брось. Мы тут, на хрен, труп спрятали, и нельзя даже проверить, хорошо ли? Если что, нас и прихватят за задницы. У меня полный карман улик для ДНК-теста. На это Циммерман не отвечает. Беспокойно оглядев Дорда, он говорит: – Слушай, я возвращаюсь к машине. И смотреть собираюсь только под ноги. И тебе советую. Для твоего же блага. Развернувшись, он карабкается наверх, пригнув голову и пряча глаза. – Да иди ты на хрен, – цедит Дорд. Но решается не сразу – при всей его задиристости Дорд любит Циммермана и не хочет его расстраивать. В жизни Дорда Циммерман – единственный трезвый голос. Но любопытство побеждает. Он хочет знать. Он должен знать. Надо выяснить, что от него хотят скрыть, тем более, разгадка всего в нескольких футах ниже. – Просто проверю, – бормочет он и, повернувшись, светит фонариком в расщелину. Сперва он ничего не видит, кроме камней. Странное дело – он даже задумывается, не исчез ли труп. Затем луч высвечивает двуцветную туфлю и бледно-голубую штанину, и Дорд про себя вздыхает с облегчением. До дна довольно далеко, никто не додумается там искать, а спуститься вниз сумеет разве что скалолаз. |