Онлайн книга «Взгляд сквозь пальцы»
|
– Он был хоть чуть-чуть контактный? – Нет. Все время такой и тяжелеет. Там мать и бабка его. Ты это… подготовь их, что ли. Мне здесь только коллективной истерики с обмороками не хватало. И так не присел ни разу с вечера: ножевое проникающее и автодорожка. Я сейчас. Он выскользнул за дверь – неожиданно мягко и беззвучно при своих габаритах. Я окликнула мальчишку. Похлопала его по щеке. Подняла веко: фотореакция есть. Пока. И тут он перестал дышать. – Роман! Он появился так же мгновенно и бесшумно, отпихнул меня в сторону и гаркнул: – Люба! Люба уже бежала с набранным шприцем. Началась та быстрая слаженная работа, которая со стороны выглядит суетой, но движения отрепетированы, как в балете. Все знают, что их усилия почти наверняка бесполезны, но сделают все, что должно быть сделано, – и еще немного. И еще. И еще. Из спортивного интереса, со злости, наперекор кому-то, из последних сил. Иначе мы не умеем. Партии для меня в этом балете не было, и я пошла заниматься своим делом: заполнять историю болезни. Подписавшись, еще раз вычитала свою запись уже с позиции прокурора: дата и время осмотра… так… диагноз предположительный… шифр… все как надо. – Родственники где? – спросила я усталую медсестру. – В коридоре. Вон там, на столе, валокордин. Я сунула пузырек в карман халата, еще раз взглянула на титульный лист истории болезни – уточнить имя и фамилию – и вышла в коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Они сидели на старой клеенчатой кушетке. Не переговаривались, не держались за руки – молча глядели перед собой. Услышав мои шаги, синхронно встали и пошли навстречу. «Матрешки», мать и дочь, почти карикатурно похожие друг на друга – только дочь выше и крупнее. На них это словно написано: одна родила дочь «для себя», чтоб было кому стакан воды подать. А получила свою копию, с репликой той же судьбы и теми же проблемами, возведенными в квадрат: неустроенностью, одиночеством, нелюбимой работой за гроши и поздним ребенком «для себя» – тем самым, который сейчас умирает за дверью. – Здравствуйте. Вы с Максимом Кравченко? Обе молча кивнули, и стало ясно, кто главный в этой паре. Сухая старушка в кримпленовом платье, сшитом лет тридцать назад. Она буравила меня взглядом, готовая к чему угодно. Та, что помладше, со стертым невыразительным лицом, стояла на полшага позади и молча смотрела в пол. – Меня зовут Ольга Андреевна, я психиатр и нарколог. А ваше имя-отчество? – Клавдия Ивановна, – четко сказала старуха, умудрившись выразить голосом крайнее неодобрение мне, ситуации и всему миру. Ну и взгляд у нее… Хочется залезть под кушетку. Наверняка бывшая учительница… скорее всего, начальных классов. – А вы?… – обратилась я к младшей. – Инна, – прошелестела та. – А по отчеству? – Инна Павловна. – Вы мать Максима? – Да. – Меня вызвал Роман Ильич, консультировать Максима. – Так вы кто, повторите? – прервала меня бабка. – Я психиатр и нарколог. – Зачем вы его смотрели? Он не псих, у нас в роду психов не было! – Лечащий врач назначил мою консультацию. Положение очень тяжелое. Делается все возможное, но он истощен и ослаблен. Он что, сбежал из дома, бродяжничал? – Его неделями дома не бывает, – все тем же бесцветным голосом сказала мать. – Появится, мы его отмоем, несколько дней отсыпается, отъедается – и опять пропадает. Значит, все же стимуляторы. – И давно так? – С Нового года. Ну да, средний срок. Сердце и печень свой ресурс выработали. – Максим что, совсем плох? – отчеканила бабка. – Состояние у него очень тяжелое. – Умрет? – Мама! – слабо возмутилась дочь. – Да хоть бы помер наконец, никаких сил уже нет. – Мама! – Что – «мама»? Ну что – «мама»?! Все же вынес из дома, все! Из двери высунулась Люба и сделала приглашающий жест. Роман ссутулился на табуретке, которая непонятно как выдерживала его массивное тело, и крутил в пальцах ручку. – Все! – сказал он, едва увидев меня, и тут же продолжил, словно я его в чем-то обвиняла: – Ты ЭКГ видела? Там жить не с чем. – Еще бы. Мать говорит, он девять месяцев на игле. – Рабочий диагноз – сепсис. – Скорее всего. Обычно к этому времени уже через одежду колются старым шприцем. – Ты на вскрытие придешь? – Если первичных не будет. К Валерке зайду в любом случае. – Ты скажи родным. У меня запарка, резаный закровил, поехали за донором. – Хорошо, скажу. Потом, может, на той же машине домой поеду. Я открыла дверь и попала в эпицентр скандала. – Услышал бог мои молитвы, сколько раз просила: хоть бы уже похоронить, один раз отплакать и жить спокойно! – Мама! – Я сорок пять лет мама! Ты лучше подумай, на что твоего выблядка хоронить? Ни копейки ведь в доме нет – все, все вытаскал, ворюга! Говорила дуре: думай, с кем связываешься, от осинки не родятся апельсинки! Нет, нашла себе урода – ладно, умный оказался: сбежал, не женился! – Мама, я ведь тоже без отца выросла! – Твой отец был интеллигентным человеком, играл на трубе! А ты… – Инна Павловна, – чуть не прокричала я, и они на миг замолкли. – Максим умер. – И слава тебе господи, – отозвалась бабка. – Мама, постыдись! – Мне стыдиться нечего! А ты… – Мне все равно, кто за что будет стыдиться, – сказала я, чувствуя, как холодеют ладони, – но здесь будет тихо. Два часа ночи, за дверью послеоперационные больные. Этот разговор продолжите дома. Хотите успокаивающее? – Да подавись ты им! – Мама! Вы ее извините, видите, в каком она состоянии… Если бы у Романа, по-прежнему бесшумно возникшего за моей спиной, в руках был огненный меч архангела Михаила, я бы не удивилась. – Прекратить этот хай! Тихо, я сказал! – Рома… – вякнула бабка, как-то сразу съежившись. – Роман Ильич, – ледяным тоном поправил Роман и поглядел ей в переносицу. – Все вопросы можно будет решить утром, – обратился он к Инне, – а сейчас идите домой – с ней. Та закивала и взяла старуху под руку. На кого они походили, идущие по длинному больничному коридору в мертвом свете люминесцентных ламп? Пожалуй, на старую изработанную лошадь и маленькую злющую дворняжку – из тех, что без конца лают по всякому поводу, а кусают вообще без повода. Я посмотрела им вслед сквозь пальцы: люди как люди… |