Книга Зимняя песнь, страница 76 – С. Джей-Джонс

– Она принесла это в рощу?

Подменыш опять кивнул.

– Я увидел ее из кустов. Она назвала вас по имени и пожелала счастливого дня рождения.

Дня рождения? А я и забыла. Я давно перестала считать часы, дни и недели. В Подземном мире царило постоянство, в нем не происходило ни смены сезонов, ни каких-либо других перемен, и передо мной маячила вереница унылых, тусклых, одинаковых лет.

– Наверху сейчас середина лета?

– Да. Тепло, бушует зелень. – Голос подменыша был таким же безразличным, как и взгляд, однако я расслышала в нем скрытую тоску, и эта тоска эхом отозвалась во мне. В верхнем мире я отмечала бы свой двадцатый день рождения.

– Я бы так хотела это увидеть. – Глупое желание. Я обладала властью над гоблинами, они подчинялись моей воле, однако выполнить это желание не могли.

Подменыш ничего не ответил и лишь протянул на развернутых ладонях пригоршню красных ягод.

Собирая клубнику, мы с Кете вечно спорили, какие ягоды считаются лучшими. Сестра охотилась за самыми крупными, я же выбирала самые яркие. Кете утверждала, что, срывая крупную клубнику, ты получаешь больше, затратив меньше усилий. Я возражала, что больше – не всегда лучше; самые красные ягоды, выделяющиеся среди остальных, всегда оказывались самыми сладкими.

Ягоды в ладонях подменыша были мелкими, но невероятно насыщенными по цвету. Они как будто светились в темноте, и я жалела, что мне их не хочется. Я хотела хотеть их, как раньше, но… Вкус клубники, шоколада, терпкой горчицы на дрожжевой лепешке – все это я забыла.

И все-таки одну ягоду с ладони подменыша я взяла.

– Спасибо, – сказала я и вонзила зубы в мякоть плода.

Взрывная сладость наполнила рот. Нет, не просто сладость: это был вкус солнечного дня на лугу, лимонной зелени, летней жары. Воспоминания, нахлынувшие вместе со вкусом, стекали вниз по глотке, точно слезы. Я ощутила вкус сестринской любви, любви Кете.

– О-о, – простонала я. – О-о-о.

Я уплела оставшиеся ягоды, давясь от жадности, набивая рот, как ребенок. Мне следовало бы поглощать их не торопясь, со смаком, но ждать я не могла. В мой мир вернулся цвет, кровь в жилах снова стала красной.

Подменыш безмолвно наблюдал за мной, и, только доев последнюю ягоду, я уловила на его лице выражение зависти – первую человеческую эмоцию за все время общения с подменышами. Увиденное меня поразило.

– Прости, – я обтерла испачканные соком губы. – Я забыла поделиться.

– Неважно. Любая еда у нас во рту рассыпается в прах, – пожал плечами он.

Меня захлестнуло сочувствие. Не такие уж мы и разные, подменыш и я. Мы оба не живые и не мертвые. Вместе со вкусом ко мне в полную силу возвратились все чувства. От грусти и жалости к этому странному созданию у меня к горлу подкатил комок. Я накрыла его руки своими.

Черты подменыша исказились, теперь на его лице был написан зверский голод. Я слишком поздно вспомнила предостережение Колютика: «Осторожно, они кусаются». Однако мой визави не сдвинулся с места, а лишь закрыл глаза. Мое сердце пронзила острая боль: он так напоминал Йозефа – своей утонченной хрупкостью, своей неуловимой принадлежностью к миру нездешнему, потустороннему. Подменыш, стоявший рядом со мной, жил только наполовину, и внезапно я порадовалась, что мой брат далеко от меня и судьбы, от которой его избавила моя любовь.

«Будь как можно дальше, Зефферль, – с жаром молилась я. – Будь как можно дальше и никогда не возвращайся».

– Говорят, любовь может дать свободу, – шепнул подменыш. – Если хотя бы один человек любит тебя по-настоящему, сила этой любви способна открыть путь в верхний мир. – Он открыл глаза – круглые, нечеловеческие, гоблинские, – и умоляющим тоном произнес: – Прошу, полюбите меня!

Его разговоры со мной, скромные подарки… Мне вдруг стало ясно, почему этот подменыш ходил за мной по пятам. Сердце словно стиснула невидимая рука. Мне хотелось обнять его, прижать к груди, утешить так, как я утешала младшего братишку: от бесконечных гамм, которые его заставлял повторять отец, на кончиках пальцев Йозефа вздувались мозоли, и я целовала эти распухшие кончики, все до единого, чтобы унять боль. Однако передо мной стоял не мой брат.

– Прости, – мягко сказала я.

Подменыш никак не отреагировал на отказ. Я искала в его лице следы боли или злобы, но на нем застыла равнодушная, бесчувственная маска, свойственная гоблинам.

– В следующий раз я принесу побольше клубники, – только и сказал он. – Хотите что-нибудь передать лучезарной деве?

Над моей головой как будто грянул гром. Звенящая тишина, гулкая, словно удар гонга, разнеслась по гроту, резонируя в позвоночнике.

– Ты… ты можешь это сделать?

Подменыш пожал плечами.

– Она меня не видит и не слышит, но, если я приношу вам ее подарки, возможно, вы тоже можете для нее что-то оставить.

Надежда. Такая мучительная и отчаянная, что прожигала меня изнутри.

– А ты мог бы… взять меня с собой?

Подменыш устремил на меня непроницаемый взор.

– Хорошо, – сказал он. – Завтра. Встретимся на этом месте завтра.

* * *

Не мешкая я вернулась в кабинет и собрала листки с записями сонаты Брачной ночи – недописанный чистовик, черновые копии – все, что было. Торопливо сложила их вместе – смесь музыки и полусвязных мыслей – и скрепила лентой, которой моя сестра перевязывала букетик клевера.

– Что ты делаешь? – полюбопытствовала Колютик.

Гоблинки уже были тут как тут, хотя, когда я пришла, кабинет был пуст. Я предположила, что их приставили ко мне не только в качестве прислуги, но и как шпионок, однако тут же устыдилась этой мысли. У Короля гоблинов нет причин не доверять мне, ну, а мне, в свою очередь, нечего от него скрывать. То есть, было нечего. До сегодняшнего дня.

– Не твое дело, – бросила я.

– Мы можем чем-то помочь, ваша светлость? – спросила Веточка. Из двух моих камеристок она отличалась добротой и проявляла ко мне почтение, а не презрение.

– Нет, нет, ничего не нужно, – сказала я. – А теперь подите прочь обе, я хочу остаться одна.

Колютик забралась на клавир и, наклонившись ко мне, втянула ноздрями воздух.

– Хм-м-м… От тебя пахнет надеждой. – Она ухмыльнулась, выставив кривые зубы. – Занятно.

Я махнула рукой, сгоняя гоблинку с инструмента.

– Брысь отсюда, карлица!

– Надеждой и солнечным светом, – прибавила Веточка. Я подпрыгнула от неожиданности, когда ее косы-ветки царапнули мое плечо. – Так пахнет в верхнем мире. Так пахнет… она.

Я оторвалась от укладывания листков.

– Она?

Веточка обиженно взвизгнула: товарка одним прыжком сбила ее с ног.