Онлайн книга «Vita Nostra»
Рокотал гром. То и дело озарялось небо, трещало, раздираемое внезапной грозой. Вздрагивая от света, Сашка летела, летела, пронеслась вдоль узкой, как труба, подворотни, резко свернула, огибая афишную тумбу… и всем телом врезалась в старый каштан. Опрокинулась и упала. В последний раз раскатился гром — и замер в отдалении. Небо потемнело, не светились окна. Покачивался, издавая скребущий звук, старый фонарь на цепи. На Сакко и Ванцетти вернулась тишина, и только где-то далеко за углом неуверенно царапнула лопата дворника. Сашка лежала на булыжнике, не шевелясь. Прикинувшись мертвой, будто мелкое насекомое. * * * — Как выглядел этот знак? — Я не смогу повторить. «Созидание» в сочетании с «привязанностью». Я не смогу. — Может быть, вот это? — Стерх взмахнул рукой. Прямо перед Сашкиным лицом соткался в воздухе — и тут же рассыпался искрами тот самый знак, существующий во времени, живущий по собственным законам. — Похоже. — Похоже или он? — Он. — Сколько раз он успел разделиться, прежде чем ты его сожгла? — Три… Или четыре. — Так три или все-таки четыре? Сашка всхлипнула: — Четыре. Светало. В Торпе гасли фонари. Сашка сидела на чугунной скамейке, скрючившись и обхватив руками плечи. Стерх стоял напротив, не давая себе труда притворяться горбуном. Его расслабленные крылья касались влажного асфальта. — Что было потом? — Я стала слушать трек… Семнадцатый. И восемнадцатый. — Сколько треков ты прослушала? — Николай Валерьевич, — сказала Сашка. — Это несчастный случай… Меня перемкнуло. — «Оно само»? Сашка закрыла лицо руками. — Я слушаю: сколько всего треков вы успели отработать? — До п-пятьдесят шестого. Всего сорок. Длинное черное перо, подхваченное ветром, описало круг над землей и запуталось в густом кустарнике. Стерх повел плечами; его крылья развернулись во всю ширину, отсвечивая синим, чуть подрагивая на ветру. И медленно сложились, прижались к спине, обретя форму небольшого горба. — Сегодня в двенадцать у меня в кабинете. * * * Она явилась на английский. В брючном костюме, с тщательно уложенными волосами, подкрашенная, подтянутая, молчаливая — как будто снова утратившая возможность говорить. По требованию англичанки составила на доске несколько фраз с неправильными глаголами и ни разу не ошиблась. Пара закончилась в одиннадцать. Костя и Женя вышли из аудитории, не глядя друг на друга, и разошлись в разных направлениях. Сашка спустилась в буфет, взяла стакан яблочного сока и села за свободный столик. Раскрыла на коленях текстовой модуль и начала читать сначала, с первого параграфа. Повторение — мать учения. И повторять ей никто не запрещал. Медленно, тщательно, слово за словом — скрежет, грохот, бессмысленный шум. Как если бы миллион прекрасных песен зазвучали одновременно — и образовали бы, сложившись, какофонию. Как если бы миллионы признаний в любви произносились, накладываясь одно на другое, и получился бы гвалт, болтовня, ни одна воля не упала бы проекцией на плоскость приложения и не породила бы смысл… … «Вдвоем они смогли отволочь Сиви по проулку прочь от гавани. Кругом валялись тела. На лимонном дереве висела девушка. Они вошли в какой-то пустой дом через черный ход и положили Сиви на кушетку. По полу к шкафу тянулся кровавый след. Доктор заглянул в шкаф и сразу закрыл его…» Стакан с яблочным соком упал со стола и разбился, разлетевшись брызгами и осколками. … «…Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще вели…» — Сашка? Сашка?! Она оторвала глаза от книги. Все, кто был в буфете, смотрели на нее. У юной буфетчицы за стойкой были круглые, панические глаза. — Сашка, приди в себя! Костя стоял рядом, под подошвами его ботинок скрипело битое стекло. Кажется, только что он выпустил лацкан щегольского Сашкиного пиджака. — Что случилось? — Ничего, только ты орешь и стонешь в голос. А больше — ничего особенного. — Издержки… учебного процесса, — Сашка криво улыбнулась. — Тебе никогда не приходило в голову, что мы живем внутри текста? — Нет, — сказал он, не раздумывая. — А… Погоди, что ты сказала?! * * * Она спустилась в административное крыло, прижимая в груди текстовый модуль. Секретарши не было на месте, только лежало, раскинувшись на пустом столе, вязание. Обитая кожей дверь оставалась приоткрытой. — Входите, Самохина. Она вошла. Стерх прохаживался по кабинету. Портнов курил, сидя в углу на низкой кушетке. А перед столом, закинув ногу на ногу, сидел Фарит Коженников. Сашка споткнулась на пороге и чуть не выронила книгу. Стерх посмотрел на нее через плечо: — Проходите. Садитесь. Медленно, не склоняя головы, Сашка прошла через весь кабинет. Уселась на кожаное кресло напротив Коженникова. Увидела свое отражение в его темных зеркальных очках; в подземном кабинете было очень, очень холодно. — Как вы себя чувствуете? — кротко спросил Стерх. Сашка выше подняла подбородок: — Что? — Как вы себя чувствуете после всего, что случилось вчера? — Нормально. Портнов кашлянул, будто поперхнувшись сигаретой. Из его ноздрей вырвались две струйки дыма. — Очень хорошо, — Стерх кивнул. — Тогда вы кое-что должны узнать о себе, Александра Самохина. Олег Борисович, прошу вас. Портнов затушил сигарету о дно пепельницы. Снял очки. Сунул в нагрудный карман клетчатой рубашки. Дужка очков зацепилась за пуговицу, и все, присутствующие в кабинете, секунд тридцать ждали, пока Портнов с ней справится. Одолев очки, Портнов вытащил из пачки новую сигарету. Принялся разминать кончиками пальцев. Кажется, руки у него дрожали. — Без сомнения, из всего потока вы, Самохина, самая сильная и одаренная студентка. И на этом, видимо, основании вы решили, что все позволено, закон не писан, что вы сами себе можете ставить задачи и сами их выполнять, а все, что говорят вам преподаватели, заслуживает в лучшем случае снисходительной усмешки… — Нет, я ничего такого… — начала Сашка. |