Онлайн книга «Преемник»
Он зажмурился и застонал; осознание ошибки и вины заставило его впиться зубами в собственную руку. Рот его тут же наполнился кровью; слизывая солёные капли, он прислушивался к благодатной боли — будто налипшая на его душу короста, которую он привык считать собственной кожей, разом опала, обнажая голые нервы и освобождая от гнили, гноя, мерзости… — Мерзость, — сказал он шёпотом. — Тор, я был мерзавец… Но Тор, я же уже иду… Я иду… уже… Сова прерывисто, с хрипом вздохнул — Солль даже не взглянул в его сторону. Железная дверка скрежетнула на заржавленных петлях. И когда дверь закрылась за Соллевой спиной, Сова невесть почему понял, что проиграл. * * * Погожим тёплым днём мы с Аланой прогулялись на рынок в ближайшую деревню; ей доставляло явное удовольствие глазеть на людей, в особенности на деревенских ребятишек, заинтересовавшихся Аланиной личностью и сопровождавших нас на порядочном расстоянии. Моя строптивая спутница ухитрилась показать язык самому здоровенному мальчишке, видимо, вожаку; тот скорчил ответную рожу, но дальше этого дело не пошло. На перекрёстках чесали языки: Сова-де пойман, зато в городе свирепствует неведомый убийца, удушающий детей колодезной цепью. Первое известие показалось мне слишком благостным, а второе слишком кровожадным; я не поверила ни тому, ни другому. Рыночная суета неожиданно растревожила меня. Тут и там представлялись подмостки, и я невольно выбирала лучшее место для повозок и прикидывала, какой на эту публику пошёл бы репертуар; грёзы ушли, оставив разочарование и тупую боль. Я как могла быстро закончила покупки — полная корзина у меня и маленькая корзинка в руках Аланы — и поспешила обратно. По дороге домой Алана предложила сделать привал и поиграть в Луара и волшебника; Луаром, конечно, была она, мне же выпала роль злого колдуна. Побросав корзины, мы выбрали себе оружие на куче хвороста. Алана имела неплохое представление о том, как фехтуют — во всяком случае она знала об этом больше, чем я. Раздухарившись, она выкрикивала оскорбления в адрес колдуна и наседала, как бешеная, мне оставалось только пятиться и жалобно просить пощады… Наконец, я упала на траву и скончалась в судорогах, после чего мы возобновили путь, вполне довольные друг другом. Но отступившие было мрачные мысли явились снова; входя во двор, я до мелочей вспомнила и расположение повозок, и смех гостей, и последовательность пьес, и неудачный дебют Луара… Или такой дебют вправе считаться удачным? Спектакль в спектакле: сыграем, Алана, в «отречение от сына» или в «смерть Флобастера»… Нянька не могла нарадоваться, принимая от нас покупки; я дождалась, пока она соберёт на подносе приготовленный для Тории обед — и неожиданно для себя попросила: — Дайте мне. Слова мои оказались тихими, как пение мухи — но старушка услыхала и вздрогнула: — А… Ты? Я неуверенно кивнула: — Попробую… Если нет, то… Но вдруг? — Как бы хуже не было, — нянька в задумчивости покачала головой. — Куда уж хуже, — сказала я шёпотом. Нянька поколебалась — и неохотно протянула мне поднос. …Путь наверх оказался неожиданно долгим; остановившись перед закрытой дверью, я долго переступала с ноги на ногу и слушала скрип половиц. Страшная женщина — Тория Солль. А сумасшедших я вообще боюсь… Так зачем, спрашивается, напросилась?! «Пойди к ней, а я не могу… Пожалуйста». На подносе остывала похлёбка. Всё равно, подумала я жестоко. Пусть стынет, Тория всё равно не будет её есть… — Войди, — сказали за дверью, и я чуть не выронила поднос. Дверь оказалась незапертой; я толкнула её носком ноги и неуклюже, боком, протиснулась внутрь. — Поставь на пол. Тория сидела у окна. Я видела её спину и чёрные, бессильно рассыпавшиеся по плечам волосы. Стакан качнулся и чуть не упал. Звякнула тарелка; я задержала дыхание. — Тебе лучше уйти, — голос Тории казался тусклым, как старая бронза. — Здесь ничего нет. — Здесь ребёнок, — сказала я осторожно. Любое моё слово могло обернуться необъяснимой и непредсказуемой реакцией; так ходят по болоту: кочка-кочка-трясина… — У ребёнка есть мать, — тусклый голос Тории не дрогнул. Я молчала. — Впрочем, как хочешь, — Тория опустила голову. — Иди. Я шагнула прочь — и уже за порогом меня догнал вопрос: — Он жив? Я подавила в себе желание обернуться. Взялась рукой за дверной косяк: — Да. — Это он просил тебя прийти? Я мысленно заметалась в поисках ответа; и «да» и «нет» могли оказаться одинаково губительными, никакая уловка не шла мне на ум, и тогда, отчаявшись, я ответила правду: — Он просил. И он тоже. — Кто ещё? Мне показалось, что тут-то голос её чуть переменился. — И ещё я сама. — Всё? Снова мучительный поиск ответа. — Да. Нет. Он обещал прийти. Скоро… Напрасно я стояла в дверях, ожидая новых вопросов. Тория уронила голову на руки — да так и застыла. Спустя несколько дней мы с Аланой прибирали во дворе; топот копыт заставил меня покрыться гусиной кожей. Не в силах притворяться спокойной, я выскочила за ворота. К дому галопом скакал небольшой отряд — человек пять. В голове моей не осталось ни одной мысли; отирая Алану, я потянула на себя тяжёлую створку ворот — и тут только заметила, что на всадниках красно-белые мундиры стражи. Озноб сменился горячим потом: не разбойники, и то… Эгерт?! — Девочка, а хозяйка дома ли? — крикнул старший, лейтенант, принявший, видимо, меня за прислугу. Я кивнула. В горле у меня всё равно пересохло: ни «да», ни «нет»… — А молодой хозяин? Не появлялся? — А вам чего? — это, к счастью, пришла мне на помощь невесть откуда возникшая нянька. Лейтенант взмахнул перед нашими носами бумажным свитком: — Приказ господина бургомистра, распоряжение господина судьи и господина начальника стражи! Именем правосудия, впустите! Попробовали бы мы их удержать… Солдаты спешились; руки мои лежали на плечах Аланы. Девчонка мёртвой хваткой вцепилась мне в юбку. — Хозяйка никого не принимает, — сказала я хрипло. — А молодой хозяин в отлучке, и надолго… Лейтенант нахмурил выстриженные, по обычаю, брови: — У меня приказ… Доложите хозяйке, ты или ты… — он перевёл взгляд с меня на няньку и обратно и решил, очевидно, иметь дело с молодёжью. — Ты! — он ткнул в меня пальцем. — Поднимись и доложи, и живенько, время не терпит… |