Онлайн книга «Авантюрист»
Танталь, погоди. Ведь я же ничего не понял; ведь я же… Меня тащили к яме. Я близоруко прищурился; да. Чёрное дно жило своей жизнью. Тусклыми отблесками, переливами, шелестом чешуи. Туда?! Мне в спину упёрлось остриё копья. Долю секунды я верил, что скорее дам проткнуть себя насквозь, чем… — Рета-ано!.. Танталь, неужели ЭТО — потому, что я умираю? — Властью закона! Именем герцога Тристага! Копьё больно ткнуло меня в позвоночник. Я потерял равновесие — и яма сглотнула меня, втянула, поймала, так зловонный хищный цветок хватает муху… Белесое небо осталось далеко позади. Здесь пахло землёй — как будто уже могила… Светлое небо. Где они добыли всех этих змей? Массивных, толщиной в руку, коротких, как скалка, длинных, как корабельный канат, тощих, будто шнурки, замысловатых, будто витые прутья парковой ограды, с головами приплюснутыми и круглыми, в капюшонах и без него, с узором и гладких, извивающихся и неподвижных, будто бы неживых… С палача станется. Он мог набросать сюда и дохлых змей — для реквизиту… Ох, как быстро липнут к языку эти комедиантские словечки. Они шипят, всё время шипят!.. Кажется, над ямой склонились. Кажется, все, стоявшие и сидевшие на помосте, сейчас сгрудились вокруг, никакой плетень не удержит, сейчас мне на голову посыплются добровольцы… Отдалённый галдёж. Неразборчивые выкрики. Мир тонет в шипении или это у меня в ушах шумит? — Властью закона! Властью герцога Тристага! Орать и бежать; я издал сдавленный звук, взмахнул руками, поскользнулся и грянулся в сплетение холодных змеиных тел. Перед глазами у меня оказалась плоская маленькая головка, разинулись челюсти, обнажая две загнутые влажные иглы, и я малодушно зажмурил глаза, потому что в следующее мгновение гадина вцепилась мне в лицо. Боли не было. Было мерзостное прикосновение холодной морды, но я всегда полагал, что змеиный укус ощущается иначе… Они кинулись на меня все разом. Они выстреливали в меня упругими телами, точно как спущенные пружины; они сжимали челюсти, я получил уже сто порций яда, во всяком случае, должен был получить… Публика над головой орала. Сорвалась и канула на дне ямы чья-то шляпа; я сидел, вжавшись спиной в холодную стенку, змеи уже изгрызли меня, как кость, наступило время мучительной смерти от яда… Я ощутил тошноту. Потом вроде бы заболел живот, потом перестал; вопли над головой сменились недоумённым ропотом. Я встал на четвереньки, и меня вырвало прямо на змеиные тела. Среди рептилий случился взрыв возмущения; публика примолкла. Вероятно, рвота — первый признак отравления… Я сдержал стон. Перед глазами у меня стояло заплаканное лицо Танталь. Живая сетка извивающихся тел. Новые позывы к рвоте. Сейчас я перестану чувствовать и видеть; там, наверху, уже понимающе переглядываются. — Может быть, подымать? — негромко спросил кого-то палач. Его голос без труда прорывался сквозь пелену общего гула, вроде как чёрная нитка в сплетении белой пряжи… Я опустил веки. Мне давно пора быть мёртвым. Меня казнили; я никогда не дождусь весны… — Рета-ано… Этот голос был едва слышным, но из прочих голосов выпадал, вырывался, новая нитка в клубке белой пряжи, но теперь красная. Я разлепил веки. Неподалёку, у самой стенки, в полумраке змеиной ямы вились спиралью два зеленоватых тела. Этой парочке плевать было на приказ герцога, на публичную казнь и на общее змеиное дело; две змеи предавались самому важному, с их точки зрения, занятию — страстно любили друг друга… — Подымайте! В яме стало темнее, шум отдалился. Меня ухватили за бок железным крюком; с самого начала казни это была первая боль. Я машинально выругался и вцепился в железо, желая ослабить хватку; наверху теперь было совсем тихо, только два голоса обменивались короткими, неразборчивыми репликами. Странное орудие потащило меня наверх; я удерживался за древко, изо всех сил желая избежать кровоподтёка на боку. Белесое небо рывками приближалось — и наконец затопило всё вокруг, мне померещилось, что весь мир завален бесцветным талым снегом… Подо мной оказалась рогожка. Всё лучше, чем на голой земле. — Господин лекарь, именем закона засвидетельствуйте смерть… Я поднял голову. Тучный длинноволосый мужчина стоял в двух шагах, глядел на меня округлившимися, но не утратившими властности глазами: — Господин лекарь! Именем закона, властью герцога Тристага… засвидетельствуйте смерть! Сильный человек. Волевой. Господин лекарь приблизился; был он мал ростом, худощав и перепуган донельзя. Дрожащей рукой потянулся к моему запястью, но не решился коснуться, умоляюще оглянулся на мужчину с цепью. — Именем закона! — грянул тот. Лекарь втянул голову в плечи и, содрогнувшись, взял меня за руку. Вслед за ним я смотрел на собственную ладонь. Просто рука. Моя рука. Безо всяких следов змеиного произвола. Чистая кожа… Красноватая от холода. Длинные пальцы. Аристократ, р-рогатая судьба… А выше, на поддёрнутом манжете, — чуть проступающий из-под ткани серебряный стерженёк. Оборотная сторона приколотой к рукаву булавки… — Да, — еле слышно пробормотал лекарь. — Свидетельствую… приговор свершён. Преступник мёртв. Я сглотнул слюну; где-то там, в отдалении, стражники с копьями выталкивали со двора протестующую толпу. Палач отводил глаза, младший подручный его икал, старший угрюмо глядел в раскисшую землю. Лекарь прерывисто вздохнул. — Закон свершён, — торжественно провозгласил обладатель цепи. Пожевал губами, проводил взглядом ворону, неспешно пересекавшую небо над двором; посмотрел мне прямо в глаза: — Колдун? — Нет, — сказал я одними губами. — Властью герцога Тристага, — последний раз повторил наместник. В его голосе явственно слышалась усталость. * * * Больше всего я боялся, что вот так, пряча глаза, меня и похоронят на тюремном дворе. Приговор свершён. Преступник мёртв. По счастью, законопослушность наместника не простиралась так далеко. Тёмной морозной ночью меня вывели на пустырь и свистящим шёпотом сообщили, что, если я ещё когда-нибудь попадусь на землях герцога, меня попросту повесят без суда и следствия… Тот, кто изгонял меня, с удовольствием затянул бы петлю на моей шее, и не откладывая, прямо сейчас. Возможно, только страх перед законником-герцогом избавил меня от самосуда; как бы то ни было, но я бежал, бежал по подмёрзшему снегу, по толстому скрипучему насту, бежал так, что перехватывало дыхание. |