Онлайн книга «Я, робот»
|
Это началось внезапно, с режущей боли. Пауэлл весь напрягся и судорожным движением привскочил в кресле. Он еще успел взглянуть на Донована, а потом у него в глазах потемнело, в ушах замер тонкий, всхлипывающий вопль товарища. Внутри него что-то, корчась, пыталось прорваться сквозь ледяной покров, который становился все толще и толще… Что-то вырвалось и завертелось в искрах мерцающего света и боли. Упало… …и завертелось… …и понеслось вниз… …в безмолвие! Это была смерть! Это был мир без движения и без ощущений. Мир тусклого, бесчувственного сознания – сознания тьмы, и безмолвия, и хаоса. И главное – сознания вечности. От человека остался лишь ничтожный белый клочок – его «я», закоченевшее и перепуганное… Потом проникновенно зазвучали слова, раскатившиеся над ним морем громового гула: – На вас плохо сидит ваш гроб? Почему бы не испробовать эластичные гробы фирмы Трупа С. Кадавра? Их научно разработанные формы соответствуют естественным изгибам тела и обогащены витаминами. Пользуйтесь гробами Кадавра – они удобны. Помните… вы… будете… мертвы… долго… долго!.. Это был не совсем звук, но, что бы это ни было, оно замерло в отдалении, перейдя во вкрадчивый, тягучий шепот. Ничтожный белый клочок, который, возможно, когда-то был Пауэллом, тщетно цеплялся за неощутимые тысячелетия, окружавшие его со всех сторон, и беспомощно свернулся, когда раздался пронзительный вопль ста миллионов призраков, ста миллионов сопрано, который рос и усиливался: – Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь! – Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь! – Мерзавец ты… Вверх и вверх по сумасшедшей спиральной гамме поднимался этот вопль, перешел в душераздирающий ультразвук, вырвался за пределы слышимости и снова полез все выше и выше… Белый клочок снова и снова сотрясала болезненная судорога. Потом он тихо напрягся… Послышались обыкновенные голоса – множество голосов. Шумела толпа, крутящийся людской водоворот, который несся сквозь него, и мимо, и вокруг, несся с бешеной скоростью, роняя зыбкие обрывки слов: – Куда тебя, приятель? Ты весь в дырках… – В геенну, должно быть, но у меня… – Я было добрался до рая, да Святой Пит, что с ключами… – Ну нет, он-то у меня в кулаке. Делывали мы с ним всякие делишки… – Эй, Сэм, сюда!.. – Можешь замолвить словечко? Вельзевул говорит… – Пошли, любезный бес? Меня ждет Са… А над всем этим бухал все тот же раскатистый рев: – СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! Шевелись, не задерживайся – очередь ждет! Приготовьте документы и не забудьте при выходе поставить печать у Петра. Не попадите к чужому входу. Огня хватит на всех. ЭЙ, ТЫ, ЭЙ, ТЫ ТАМ! ВСТАНЬ В ОЧЕРЕДЬ, А НЕ ТО… Белый клочок, который когда-то был Пауэллом, робко пополз назад, пятясь от надвигавшегося на него крика, чувствуя, как в него больно тычет указующий перст. Все смешалось в радугу звуков, осыпавшую осколками измученный мозг. Пауэлл снова сидел в кресле. Он чувствовал, что весь дрожит. Донован открыл глаза – два выпученных шара, как будто облитые голубой глазурью. – Грег, – всхлипнул он, – ты был мертв? – Я… я чувствовал, что умер. Он не узнал своего охрипшего голоса. Донован сделал попытку встать, но она не увенчалась успехом. – А сейчас мы живы? Или будет еще? – Я… я чувствую, что жив. Пауэлл все еще хрипел. Он осторожно спросил: – Ты… ты что-нибудь слышал, когда… когда был мертв? Донован помолчал, потом медленно кивнул. – А ты? – Да. Ты слышал про гробы?.. И женское пение?.. И как шла очередь в ад? Слышал? Донован покачал головой: – Только один голос. – Громкий? – Нет. Тихий, но такой шершавый, как напильником по кончикам пальцев. Это была проповедь. Про геенну огненную. Он рассказывал о муках… ну, ты это знаешь. Я как-то слышал такую проповедь… Почти такую. Он был весь мокрый от пота. Они заметили, что сквозь иллюминатор проникает свет, слабый, бело-голубой, и исходит он от далекой сверкающей горошинки, которая не была родным Солнцем. А Пауэлл дрожащим пальцем показал на единственный циферблат. Стрелка неподвижно и гордо стояла у деления, где было написано «300 000 парсеков». – Майк, – сказал Пауэлл, – если это правда, то мы вообще за пределами Галактики. – Черт! – ответил Донован. – Значит, мы первыми вышли за пределы Солнечной системы, Грег! – Да, именно! Мы улетели от Солнца. Мы вырвались за пределы Галактики. Майк, этот корабль решает проблему! Это свобода для всего человечества – свобода переселиться на любую звезду, на миллионы, и миллиарды, и триллионы звезд! И тут он тяжело упал в кресло: – Но как же мы вернемся, Майк? Донован неуверенно улыбнулся. – Ерунда! Корабль доставил нас сюда, корабль отвезет нас обратно. А я, пожалуй, поел бы фасоли. – Но, Майк… постой. Если он отвезет нас обратно таким же способом, каким доставил сюда… Донован, не успев подняться, снова рухнул в кресло. Пауэлл продолжал: – Нам придется… снова умереть, Майк. – Что ж, – вздохнул Донован, – придется так придется. По крайней мере, это не навечно. Не очень навечно… Теперь Сьюзен Кэлвин говорила медленно. Уже шесть часов она медленно допрашивала Мозг – шесть бесплодных часов. Она устала от этих повторений, от этих обиняков, устала от всего. – Так вот, Мозг, еще один вопрос. Ты должен постараться и ответить на него просто. Ты ясно представлял себе этот межзвездный прыжок? Очень далеко он их заведет? – Куда они захотят, мисс Сьюзен. С искривлением пространства это не фокус, честное слово. – А по ту сторону что они увидят? – Звезды и все остальное. А вы что думали? И неожиданно для себя она спросила: – Значит, они будут живы? – Конечно! – И межзвездный прыжок им не повредит? Она замерла. Мозг молчал. Вот оно! Она коснулась больного места. – Мозг! – тихо взмолилась она. – Мозг, ты меня слышишь? Раздался слабый, дрожащий голос Мозга: – Я должен отвечать? О прыжке? – Нет, если тебе не хочется. Конечно, это было бы интересно… Но только если ты сам хочешь. |