Онлайн книга «Пещера»
Она улыбнулась увереннее: – Ты останешься… на ночь? И наконец-то увидела его лицо. И невольно вздрогнула. Он остался. Обессиленная, она не могла ответить на его ласки – тогда он просто обнял ее, улегшись рядом. И всю ночь пролежал неподвижно; изредка просыпаясь, она слышала, как бьется его сердце. И теплая, спокойная ладонь… – Ты что, всю ночь не спал?! Рассвет был ясный. Хороший рассвет солнечного дня. – Тритан, что же ты… всю ночь?.. Конечно, не спал, сказали ей его ввалившиеся зеленые глаза. Зеленые в красной рамочке, как пятно травы среди поля маков… – Доброе утро, Павла… сейчас, подожди секундочку. И по тому, как он пытается пошевелиться, она поняла, что он всю ночь не менял позы. Не двигался, боясь потревожить спящую. – У тебя руки затекли? У него затекло все тело. Руки упали плетьми, когда он ухитрился сесть на кровати. Дохромал до табурета, виновато усмехнулся, опустился, по обыкновению, на краешек… – Тритан… – сказала она шепотом. – Все в порядке, Павла. Все совершенно в порядке. Ты так хорошо спала… – Я дура, – сказала она шепотом. – Я здорово тебе… вчера… Ведь если веришь человеку – ведь надо верить ему до конца, правда? – Правда, – сказал он без улыбки. – Я оскорбила тебя… недоверием, – она вздохнула. – А ты меня простил… так просто. Когда я с тобой, мне кажется, что все на свете просто и приятно… Давай-ка я буду верить только тебе. Да? Тритан опустил воспаленные веки: – Да… Теперь он разминал руки. Встряхивал, пытаясь восстановить движение крови, морщился, снова встряхивал, потом разминал; на его левой руке уже возвращались к жизни пальцы. – Ну и ночка у тебя была, – сказала Павла виновато. Тритан улыбнулся: – Ну и ночка у меня была… Лучшая из ночей. Самая… Павла, ты знаешь, ты так крепко… Ночью ты не была в Пещере. – Нет, – она улыбнулась. – Когда спящий в Пещере, у него другое лицо… В мире полно людей, готовых голову продать за рецепт… безопасности. К старости многие люди приобретают… этот страх. А богачи и администраторы – в большинстве своем стары… Улыбка на Павлиных губах понемногу растаяла: – Зачем?.. Об этом, мы… – Если люди получат доступ к этому рецепту, – Тритан разминал кисти, – весь мир придет на грань катастрофы… Пещера явится на наши улицы. И удержать ее будет некому. – Тритан… – Павла… Я не знаю, как тебе сказать. Я не знаю, как тебе не говорить… Как мне оправдаться перед тобой, и стоит ли оправдываться. Она сцепила пальцы. В ужасе от того, что сейчас его поймет. – Тритан, ты… – Да, Павла. Да. Минуту царило молчание. Тритан не опускал взгляда, с болезненным удовольствием самобичевателя принимая на себя все мысли и догадки, отражающиеся в Павлиных мгновенно увлажнившихся глазах. – Да, Павла. Ты уникальное бесценное существо. С момента исследований Доброго Доктора мир полон пороховых бочек, и вот появился горящий фитиль – ты… – Тритан, что ты говоришь?! – Правду. Я обещал тебе за определенной чертой – не врать… Сегодняшняя ночь была чертой. – Но я НЕ ХОЧУ этого слышать!! – А мне больно это говорить, – он наконец отвел взгляд, и она только сейчас увидела, какое у него непривычно белое лицо. – Потому что теперь ты, возможно, не захочешь меня видеть… А я тебя не видеть не могу. Он встал. Подобрал свой пиджак, брошенный на белую ширму, залез во внутренний карман, вытащил пачку фотографий: – Вот… Павла не хотела смотреть – но и удержаться не могла тоже. Столько фотопортретов у нее не было никогда. У нее были карточки с выпускного вечера, автоматические снимки для документов, еще несколько любительских, и почти на всех у ее фотоизображения были перепуганные, не свои глаза… А здесь была россыпь великолепных, технически вылизанных кадров – Павла смеющаяся, Павла озабоченная, Павла решительная, Павла испуганная, Павла, ковыряющая в носу… Она на мгновение увлеклась. Ее многочисленные лица на матовых прямоугольниках были столь разными и столь живыми, что казалось, будто перед глазами прокручивается кинолента… – Это скрытая камера? – Да. – Все это время ты за мной следил? – Да. Павла проглотила слюну. Куртка на три размера больше, змея… – Все специально?! И говорящая… Почему-то «говорящая собака» показалась ей сейчас самым обидным. Самым… непростительным. – Я здорова?! – Да… Он опять не прятал глаз. Это не вязалось с Павлиным представлением о вине, о его чудовищной вине, которая… – Вы меня… иссле… пытаетесь… как Добрый Доктор?! – Да. – Как же тебе не стыдно? – спросила она тонким, на грани слез голосом. Он встал на колени. Жест этот, в другой время показавшийся бы опереточным, был теперь совершенно естественен – как все, что делал Тритан. Он стоял перед ней на коленях – но по-прежнему не опускал глаз. Хоть и смотрел теперь снизу вверх. – Что же мне делать, Павла? Мы должны понять. Мы обязательно должны знать, как же именно Добрый Доктор получал свои препараты… Потому что в мире уже есть люди, которые ЗНАЮТ путь к этому. Ты спичка в пороховой башне. И если до тебя доберутся чьи-нибудь грязные руки… Я мог бы долго-долго тебя обманывать. Я мог бы это, поверь… Но я не стал. Знаешь, почему?.. Бесшумно распахнулась белая мягкая дверь. Доктор Барис. И еще один, незнакомый Павле, оба бледные, со странно сжатыми губами. Тритан повернул голову. Не поднимаясь с колен. – Потом. – Господин Тодин… – Закройте дверь. В какую-то минуту Павла думала, что они не послушают. Но они подчинились. * * * Спектакль был внесен в документы под нейтральным названием «Песни о любви», премьера планировалась на осень, Кович привселюдно объявил, что новый спектакль станет экспериментом, собранием дебютов, что заняты в нем будут только молодые и невостребованные и, дабы избавить дебютантов от стеснения и зажима, репетиции будут проводиться закрыто. На стенде вывешено было распределение – под ним сразу же собралась небольшая толпа. Массовка трепетала, приближаясь к стенду, более-менее состоявшиеся актеры усмехались недоуменно либо покровительственно; тут же случилось несколько драм, потому что большая часть «мальчиков и девочков» в распределение не попало. Театр гудел, преисполненный сплетнями, поздравлениями, упреками и обвинениями в подхалимаже. |