Онлайн книга «Армагед-дом»
– Пусть школа разбирается… Итого? – Всего по двум участкам семь отказников. Этого ненормального из пятой квартиры уже забрали, я позвонил. Дама с воспалением, два пацана, старый хрыч из тридцать «а», помереть, грит, хочу спокойно. – Блин… – Ага… Спокойно, грю, не выйдет, дедуля… И одна парочка закосила, сирены, говорят, не слыхали. Мужик и баба, из постели их вытащили, ну ясно – услышишь тут! – Голос похабно хихикнул. – Эти, правда, отказываться не стали, ноги в руки – и побегли, как миленькие… – Так что ты мне отчетность портишь?! Пять отказников, пять, этих лопухов я попугаю, а в сводку ты их не вноси. Все? – Все… Пятьдесят семь человек из списков отсутствуют – в отпуске, в командировке, не вернулись с работы. Надо было попозже сигналить. – Как нам командуют, так мы сигналим. – Да… Слушай, тут дама с пацаном под сирену проходили, а в списках случайников их не было. – Что за дама с пацаном? Местные? – Нет, в списках их нет. Случайники. Прохожие. Куда они могли деваться? – Успели, стало быть. – Не. Не успели. Темно, зараза… – Я ж тебе машину пригнал. – Ага… пусть посветят по палисадникам. Может, они на дурнячка сховались где-то. Максимов инстинктивно вжался в камень, подальше от бойницы. Лидка и сама напряглась. Нещадно мерзли пальцы ног в слишком тонких сапогах. Снова заурчал мотор. Снег заискрился, будто под солнцем. Через секунду в башенке стало светло как днем. Лидка увидела огромные глаза Максимова и капельки пота на его лбу. В такой-то холод. – По палисадничкам, по щелям, вон там в подворотню… и за трубой… Так. – Один умелец в канализационном люке прятался… – …Так едем или нет? – Ща, подожди… куда они, суки… – …Надо сперва машину пригонять, а потом сирену давать. – Тогда все, как прожектор увидят, из домов разбегаться начнут… Громко заржали несколько голосов. А ведь среди них может быть и папа Антонины Дрозд, подумалось Лидке, и рубашка сразу же прилипла к спине. Он совершенно естественно может среди них оказаться. Вот было бы ему… вот удача… – Слушай, эта фиговина каменная, башня, что ли, торчит тут, как хрен, развернуться не дает. Давно хочу сказать, посигналь наверх, чтобы дали дозволение на снос. Белый луч ударил в бойницы. Лидка видела, как расширились зрачки Максимова. И как он вжался в каменную стену, отворачивая лицо от беспощадного света. – Вспомню – посигналю… Ладно, я поехал. У меня еще три сирены сегодня по плану. Прожектор ушел. Сделалось темно. Налетел ветер. В узких бойницах заплясали снежинки, холод прошелся по всей башне, от основания и до жестяного купола. – С-с-с… Ш-ш-ш… паек дадут… поделишься? – Дождешься от них… Ш-ш-ш… – Бывай… – С-с-с… Рев мотора. Прожектор погас совсем, и темнота сделалась совершенно непроницаемой. Не светилось ни одно окно. Страшно. Максимов подался вперед, и она ухом ощутила его щекочущее дыхание. – А если… они остались… следить? – Темно, – сказала Лидка шепотом. – Сейчас пойдут прохожие, ну и те, кто с работы еще не пришли… И тогда мы выйдем, в темноте. Кто что докажет? – Вы храбрая, – сказал Максимов еле слышно. Она усмехнулась: – Я трусливая… Твоя мать не волнуется? Парень поерзал на скамейке. – Она… знает же, что я могу в облаву… то есть в тревогу попасть. То есть она волнуется, конечно… – Посидим еще минут пятнадцать и пойдем… Пообещай мне, Артем. – Что? – Пообещай, что сам ты НИКОГДА не будешь так делать. Новый порыв ветра заставил обоих поежится. Лидка терла ладони в перчатках, но пальцы не желали согреваться, а только еще больше замерзали. – Потому что… люди должны честно тренироваться? – спросил Максимов так тихо, что Лидка скорее догадалась, нежели расслышала. Теперь, когда глаза отвыкали от света, можно было различить очертания бойниц. И хлопья летящего снега. И одинокую звезду в разрыве снеговых туч. – Потому что тебя поймают, дурачок. Он вздохнул с таким облегчением, что даже сквозь вой ветра Лидка расслышала его вздох. – Я так и… но меня не поймают! – Поймают. Обещай, что не будешь. Иначе завалю на контрольной. Он неуверенно помолчал. – Знаете… я больше не боюсь контрольных. – Хорошо. А по моей личной просьбе? Он помолчал еще. – Хорошо. Обещаю. В темноте они пожали друг другу руки, и Лидка поняла, что пальцы Максимова едва сгибаются. – Так дело не пойдет… Еще минут десять терпеть. Она стянула с него тонкие перчатки из фальшивой кожи и принялась растирать его руки снегом – свои и его. Согрелась. Снег таял, стекал с красных, распухших, горячих ладоней. – Как уши? – Пока не надо… – Еще пять минут. Сейчас выходим. Она очень давно никого не КАСАЛАСЬ. Мимолетные объятия с мамой, дружеские рукопожатия Тимура – не то… Пришла и утвердилась давняя, запретная мысль: это мог быть мой сын. Лидка поняла, что, не прогнав этой мысли, она навсегда испортит этот вечер и этот день. И по-настоящему возненавидит Артема Максимова. «Это НЕ МОГ быть мой сын!» – Э, да у тебя нос отмерз, – сказала она небрежно. Притянула его к себе – он не очень сопротивлялся – и губами отыскала губы. Поцелуй на морозе – удовольствие экзотическое. Впрочем, она не собиралась развращать Максимова, ей важно было застолбить, что он НЕ СЫН ей. А он ответил. Он, оказывается, прекрасно умел целоваться. Все наговаривают на современную молодежь, что она, мол, ленива и закомплексована. Лидка выгнулась дугой. Давно забытое ощущение. Господи… Нарвалась. Сама. Нарвалась. Она обняла его за плечи – поверх детского пальтишка. В окошко-бойницу заглядывала звезда. Уже и не одна; небо постепенно очищалось, снег перестал, но ветер усиливался. Он заболел бронхитом и месяц не показывался в школе. Для Лидки это был долгий, как жизнь, счастливый и тяжелый месяц. В крошечной квартирке, которую она снимала вот уже несколько лет, царили смятение и беспорядок. |