Онлайн книга «Аркадий и Борис Стругацкие. Собрание сочинений. Том 1. 1955-1959»
|
– П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, – сказал Юрковский. – П-пришлось сбрасывать в-вес. – Да, – сказал Дауге. – Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями? – В-вкусная вещь, правда? – сказал Юрковский. – Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане. – Ну? – сказал Дауге. – Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого. – Б-быков, наверное, еще н-не знает, – сказал Юрковский. «И никогда не узнает», – подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо. – Кольцо у Юпитера? – презрительно сказал Дауге. – Да, – сказал Юрковский. – Я давно это подозревал. И теперь вот убедился. – Нет, – сказал Дауге. – Все-таки это не кольцо. Это полукольцо. – Ну, пусть полукольцо, – согласился Юрковский. – Кангрен большой молодец, – сказал Дауге. – Его расчеты просто замечательно точны. – Не совсем, – сказал Юрковский. – Это почему же? – осведомился Дауге. – Потому что температура растет заметно медленнее, – объяснил Юрковский. – Это внутреннее свечение неклассического типа, – возразил Дауге. – Да, неклассического, – сказал Юрковский. – Кангрен не мог этого учесть, – сказал Дауге. – Надо было учесть, – сказал Юрковский. – Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть. – Просто тебе стыдно, – сказал Дауге. – Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно. – Балда ты, – сказал Юрковский. – Я учитывал неклассические эффекты. – Знаю, – сказал Дауге. – А если знаешь, – сказал Юрковский, – то не болтай глупостей. – Не ори на меня, – сказал Дауге. – Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая. – Это тебе такая цена, – рассердился Юрковский. – До сих пор не читал моей последней статьи. – Ладно, – сказал Дауге, – не сердись. У меня спина затекла. – У меня тоже, – сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул. – П-посмотри-ка, – сказал он. Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал: – Скучно. Он поправил подушки и снова лег на спину. – Этого еще никто не видел, – сказал Дауге. – Это свечение металлического водорода. – Т-таким н-наблюдениям, – сказал Юрковский, – грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф? – Глупости, – сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину. – Жалко, – сказал он. – Ведь этого еще никто никогда не видел. – Д-до чего м-мерзко ничего не делать, – сказал Юрковский с тоской. Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь. – Что ты? – спросил Юрковский. – Тише, – сказал Дауге. – Послушай. Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк. – Что это? – спросил Дауге. – Не знаю, – отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. – Может быть, это двигатель? – Нет, это оттуда. – Дауге махнул рукой в сторону перископов. – Ну-ка… – Он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение. – Надо поглядеть, – сказал Дауге. Гигантский шмель смолк, но через секунду загудел снова. Дауге поднялся на колени и уткнулся лицом в нарамник перископа. – Смотри! – закричал он. Юрковский тоже подполз к перископу. – Смотри, как здорово! – крикнул Дауге. Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом, быстро проносились и исчезали из поля зрения. Они все были разных размеров, и Дауге судорожно вцепился в рубчатый барабан дальномера. Один шар, особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко. На несколько мгновений обсерваторный отсек заполнился нестерпимо низким, зудящим гулом, и планетолет слегка качнуло. – Эй, в обсерватории! – раздался в репродукторе голос Быкова. – Что это за бортом? – Ф-феномены, – сказал Юрковский, пригнув голову к микрофону. – Что? – спросил Быков. – П-пузыри какие-то, – пояснил Юрковский. – Это я и сам вижу, – проворчал Быков и замолчал. – Это уже не металлический водород, – сказал Юрковский, почти не заикаясь. Пузыри исчезли. – Вот, – сказал Дауге. – Диаметры: пятьсот, девятьсот и три тысячи триста метров. Если, конечно, здесь не искажается перспектива. Больше я не успел. Что это может быть? В розовой пустоте пронеслись еще два пузыря. Вырос и сейчас же смолк густой басовый звук. – М-машина п-планеты р-работает, – сказал Юрковский. – И мы никогда не узнаем, что там происходит… – Пузыри в газе, – сказал Дауге. – А впрочем, какой это газ – плотность как у бензина… Он обернулся. На пороге открытой двери сидел Моллар, прислонившись виском к косяку. Кожа на его лице вся сползла к подбородку от тяжести. У него был белый лоб и темно-вишневая шея. – Это есть я, – сказал Моллар. Он перевалился на живот и пополз к своему месту у казенника. Планетологи молча смотрели на него, затем Дауге встал, взял две подушки – у себя и у Юрковского – и помог Моллару устроиться поудобнее. Все молчали. – Очень тоскливо́, – сказал наконец Моллар. – Не могу один. Хочется гово́рить. – Он делал самые невообразимые ударения. – Мы очень рады вам, Шарль, – сказал Дауге совершенно искренне. – Нам тоже тоскливо, и мы все время говорим. Моллар попытался сесть, но раздумал и остался лежать, тяжело дыша и глядя в потолок. – А к-как жизнь, Шарль? – спросил Юрковский с интересом. – Жизьнь хорошё-о, – сказал Моллар, бледно улыбаясь. – Только мало. |