Книга Позволь быть любимой, страница 30 – Дженни Лукас

– Хорошо, Сантьяго, я уеду.

– Я позвоню пилоту, он сегодня же отвезет тебя домой.

– Не терпится избавиться от меня?

– Решение принято, зачем тянуть? – Он стиснул зубы. – Ты еще встретишь человека, который полюбит тебя.

– Ты мог бы стать этим человеком, Сантьяго, я точно знаю.

Сантьяго отвернулся.

– Я делаю то, что будет лучше для тебя.

– Я знаю, что никогда не смогу сравниться с Надей, я не могу предложить тебе герцогство. Но я могу подарить что-то лучшее: свою любовь. Выбери меня, Сантьяго.

Он молчал, и Бэлль затаила дыхание. Когда он невесело усмехнулся, в ее сердце погибла последняя надежда. Она уже знала его ответ.

– Вот почему я ставлю точку, Бэлль. Ты мне слишком дорога, чтобы позволить тебе потратить свою жизнь на такого человека, как я. Если только…

– Что? – выдохнул она.

– Если только ты не скажешь, что на самом деле не любишь меня. Скажи, что ты солгала, и тогда мы сможем пожениться, как и планировали.

Бэлль замерла, с трудом веря своим ушам.

– Нет, – ровно сказала она.

– Нет?

Она гордо вскинула голову.

– Я, конечно, не кинозвезда и не титулованная особа, но я тоже кое-чего стою, Сантьяго. Я заслуживаю того, чтобы меня любили, и когда-нибудь так и будет.

– Бэлль…

Она встала на цыпочки и нежно поцеловала его в щеку.

– Прощай, Сантьяго.

Она развернулась и бросилась собирать свои вещи. Горячие слезы застилали ее глаза. Когда она спустилась вниз, ее уже ждал лимузин. Бросив последний взгляд на замок, она заметила в окне темный силуэт Сантьяго, будущего герцога Санговии.

Сантьяго смотрел в окно на исчезающий в темноте лимузин.

– Наконец-то эта назойливая девица убралась отсюда, – услышал он за спиной голос Нади.

– Ты приложила к этому немало усилий.

– Так будет лучше для нее.

Именно поэтому он и позволил ей уехать. Бэлль, как никто, заслуживает любви и счастья.

– Твой отец просил сказать тебе, что завтра он созывает пресс-конференцию, чтобы признать тебя своим сыном и наследником перед лицом общественности.

– Ты любила моего брата? – внезапно спросил он.

– Любила? – Надя рассмеялась. – Отилио только и делал, что напивался и менял девок, как перчатки. Он умер не от сердечного приступа, как все думают. Он напился и врезался в витрину магазина на полном ходу. Благо была ночь, и никто не пострадал. Это бы навредило репутации семьи. Ему нужна была красивая жена, а мне – титул герцогини.

Сантьяго развернулся и ушел в свою комнату, не сказав больше ни слова.

Поздно ночью, ворочаясь в постели без сна, он думал о Бэлль. Он понятия не имел, что с ней, как она долетела. Утром он позвонил своему пилоту, и тот доложил ему, что они благополучно добрались до Нью-Йорка, и мисс Лэнгтри встретил в аэропорту Иван.

Сидя за обеденным столом рядом с отцом и Надей, он чувствовал странное оцепенение. Они обсуждали насущные дела, но он не участвовал в разговоре. Ему все было безразлично. Он мог думать только о Бэлль. Сантьяго отложил вилку и встал из-за стола.

– Что случилось, сын?

– Прости, я не голоден.

Сантьяго мерил шагами холодный сырой кабинет. Завтра герцог во всеуслышание объявит его своим наследником. Завтра случится то, о чем он мечтал столько лет. И все же Сантьяго был несчастен, как никогда.

Он понял, что ему просто необходимо узнать, как дела у Бэлль, как она себя чувствует. Он боялся, что своими резкими словами мог навредить не только ей, но и их дочери. Он достал из кармана мобильный телефон и набрал нью-йоркский номер. Трубку взяла миссис Грин.

– Привет, миссис Грин, – коротко сказал он. – Я хотел узнать, как себя чувствует моя жена… – Он замолчал, осознав, что Бэлль теперь даже не его невеста. – Пожалуйста, не беспокойте ее, я просто хотел узнать, как она перенесла перелет.

– Мистер Веласкес, – сказала повариха после долгой паузы, – я думала, вы знаете…

– Что случилось?

– Мисс Лэнгтри в больнице. У нее начались роды.

– Но еще слишком рано… Спасибо, миссис Грин. – Он повесил трубку.

– Что-то случилось? – Он не слышал, как подошла Надя.

– У Бэлль начались преждевременные роды.

– Ну и хорошо. Если повезет, они оба умрут от осложнений, и ты будешь свободен. Пусти… – прохрипела Надя.

Сантьяго словно очнулся от алого тумана, застилавшего его глаза. Он посмотрел на Надю и понял, что его пальцы стальной хваткой сжали ее горло. Он резко отпустил ее, передернув плечами от омерзения.

– Ты мне отвратительна.

– Тогда почему ты отправил эту дуру домой? Подожди-подожди. – Ее губы растянулись в хищной акульей улыбке. – Ты ее любишь! – засмеялась она.

– Нет! – напряженным голосом сказал он.

– Любишь, и ее, и ребенка. Ты только что чуть не убил меня за то, что я сказала.

Сантьяго невидящим взглядом уставился в стену. Он отправил Бэлль домой, потому что считал, что так будет лучше для нее. Но сейчас он понял, что причина была не только в этом. Слишком долго он скрывал свои истинные чувства к ней. Ее счастье стало для него более важным, чем собственное. Именно Бэлль была его настоящей семьей. Бэлль и их ребенок. Он отпустил ее, потому что боялся стать уязвимым, боялся любить.

– Значит, это правда? – потрясенно проговорила Надя. – Ты предпочтешь эту деревенщину мне?

Сантьяго молчал. Впервые он взглянул правде в глаза. Мальчиком он мечтал об отцовском признании, юношей пытался завоевать любовь холодной, расчетливой Нади. Он думал, что это сделает его счастливым. Но лишь сейчас, в тридцать пять лет он осознал, что богатство и власть, красота и титул не имеют никакого отношения к настоящему счастью.

Любовь – это принятие. Преданность. Прощение. Любовь – это быть рядом не только в хорошие, но и в плохие времена.

Бэлль – его семья, его любовь. И сейчас она в Нью-Йорке, в больнице, совершенно одна. Резко развернувшись, Сантьяго пошел прочь.

– Куда ты? – растерялась Надя. – Как же пресс-конференция твоего отца? Ты что, нас бросаешь?

– По правде говоря, мне плевать и на тебя, и на старика. Если ему так нужен наследник, пусть сам на тебе женится.

Хватит с него детских мечтаний. Сейчас у него была лишь одна мечта: поскорее оказаться рядом с любимой женщиной.

– Потерпи еще чуть-чуть, – умоляла Летти.

Бэлль лежала на больничной койке в отдельной палате, и от почти нестерпимой боли слезы струились по ее щекам. Она уже горько пожалела, что опрометчиво отказалась от эпидуральной анестезии. Схватки длились уже несколько часов, а ее дочь все еще не спешила появляться на свет.