
Онлайн книга «Маг в законе. Том 2»
— Полно вам насмешничать, Антон Глебович!.. Боялась. — Р-рота! Р-равнение напр-р-раво! на ее светлость!.. — Ах, мальчики! милые мои мальчики!.. Вздрагивала невпопад. Старалась чаще заезжать в училище — якобы за мужем, якобы страстная, вздорная любовь на закате дней! — чаще бывать в присутствии старших преподавателей, господ облав-юнкеров… Улыбалась, скрывая тошноту; болтала о пустяках, когда хотелось бежать куда глаза глядят; кокетничала напропалую, мечтая об одном — домой, рухнуть пластом на кушетку, и… Привыкала. Любой маг бессилен в присутствии «Варвара». Добро б лишь он сам, облавной жандарм, цепной пес империи, был неуязвим для эфирного воздействия! — тогда можно было бы преградить ему путь другими, обычными людьми, отвлечь, задержать… уйти. Нет. Наверное, так действует на кролика взгляд удава. Опускаются руки, цепенеют; вместо Силы в животе скребется крыса ужаса; миг, другой, и сам ринешься в пасть с облегчением: прими, Господи, душу… не могу больше! — Ваша светлость! Господин полковник просили уведомить: вынуждены задержаться по работе! — Опять? нет, это невыносимо… Джандиери не торопил. Как-то обмолвился: — Подожди. Когда сложится, тогда сложится. У Друца «сложилось» почти сразу: на пятый месяц Валет уже вовсю балагурил с дядьками-наставниками, стрелял папироски у облав-юнкеров, душеспасительно беседовал с отцом Георгием и шутил заказанные ему полковником шутки. Зарубки на рукояти кнута делал: восемь «нюхачей» помог выявить, за двоих Циклоп лично хвалить изволили, с глазу на глаз, в кабинете! Значит, две зарубки — поглубже. Ты завидовала рому. И однажды… — Здравствуйте, Эльза Вильгельмовна! Они стояли у входа в Оперный театр, на углу Екатеринославской улицы и Лопанской набережной. Двое: курсовой офицер Ивиков, как и Джандиери, бывший облавник — и преподаватель фортификации, чью фамилию ты забыла, а облав-юнкера звали его "Барбет". — Добрый вечер, господа! Кто сегодня дирижирует? Вильбоа? Мужчины переглянулись. — Видите ли, Эльза Вильгельмовна… Уж простите нас, солдафонов! Мы, собственно, проветриться вышли!.. Две руки одновременно указали наискосок через Екатеринославскую, на вход в ресторацию "Богемия". Был март, с крыш капало; орали коты, мня себя итальянскими тенорами; готовился дирижировать оркестром знаменитый Вильбоа, автор романсов и оперы «Параша» — а ты смотрела на Ивикова и «Барбета», чувствуя с изумлением: сложилось. Могу. Их самих — нет; но в их присутствии — да. — Не увлекайся, — осадил тебя Джандиери, когда ты рассказала ему обо всем. — Через неделю станем тебя пробовать. И только с моей санкции: место, время, сила воздействия… Кстати, Ивиков в курсе твоего прошлого. — Кто еще в курсе? — спросила ты, отвернувшись. Князь промолчал. А ты, Княгиня, — с этого мартовского вечера ты стала внимательней приглядываться к господам облав-юнкерам и училищным офицерам, чувствуя новую, удивительную свободу. Все время казалось: это важно. Это нужно. Еще б знать: кому важно? для чего нужно?! * * * Преодолевая странное отвращение, ты посмотрела через плац. Раньше смотрелось куда легче; теперь же словно второй Таханаги вцепился сзади в голову, мешая шее ворочаться. Знаешь, Княгиня… нет. Ничего-то ты не знаешь. И врут умники-философы, утверждая, что нельзя дважды войти в одну реку! — вон она, река, и плещутся в ней по второму разу унтер Алиев с шашкой, портупей-вахмистры с их намерениями сдать зачет любой ценой. Все как раньше. Но что-то изменилось: малозаметно, плохоуловимо, и Сила тебе не поможет разобраться в изменениях облав-юнкеров, сокрытых от мага призрачной броней. Смотри внимательней, Княгиня! Просто смотри, без финтов… Ты смотрела, понимая: сдадут. Еще миг, и унтер кинет оружие в ножны, остановив урок. На сей раз — сдадут. Взвизгивают эспадроны, притоптывают сапоги, бранится по-аварски кривая шашка… "Поняли, желторотики?" — это шашка спрашивает. "Да…" — это эспадроны отвечают. Что поняли? в чем разобрались? о каких материях речь ведут? — не для тебя сказано-отвечено, девочка моя. Одно ясно: облав-юнкера фехтованию учатся, а тебе иное кажется — непотребство творится на площадке, чудовищное, противоестественное. Унтер Алиев, чему парней учишь?! — Мой учитерь говорить, когда пить горячий сакэ много-много… Он говорить: "Самурай надо писать стихи! Иначе не самурай; иначе демон Фука-хачи!" Вы писать стихи, Эрьза-сан? Слова пришли сами. — Я была. Я однажды узнаю, Зачем я была. Старик почмокал губами, будто пробовал на вкус сказанное тобой. — Вам не надо узнать, Эрьза-сан. Вы — знать. Сейчас; здесь. — Да, — машинально ответила ты, пытаясь не отвернуться от облавников; не спрятать голову в песок, подобно глупому страусу. И встретилась взглядом с Алиевым, секундой раньше прекратившим бой. С Пашкой Аньяничем, лихим портупей-вахмистром. С тремя облав-юнкерами. С четверкой мужчин, жандармов из Е. И. В. особого корпуса «Варвар»: один — бывший, трое — будущих. С четверкой «Варваров», ибо нет меж них бывших и будущих. Захотелось исчезнуть. Вжаться в стену административного корпуса. Забиться под скамейку; встать за спину старого айна. Последний раз такие ощущения ты испытывала при аресте в Хенинге; помнишь?! Холод. Лютый, февральский; барачный. И через всю залу, в отблесках и шепоте, идет он: полуполковник Джандиери, ловец, настигший дичь. Он идет неспеша, и вся твоя Сила, удесятереная Ленкой-Ферт в платье цвета слоновой кости, расшибается о призрачную броню «Варвара», жандарма из Е. И. В. особого облавного корпуса при Третьем Отделении. Пусто. Холодно. Некому петь кочетом. Гаснут свечи в твоих глазах, глупая Рашка… Оно пришло рывком, понимание. По-волчьи бросилось на добычу. Как же ты не видела раньше: вот, вздымаются молодые груди, капли пота густо усеяли лбы, щеки, переносицу, красные пятна еще не угасли на скулах — но зачет сдан! Тела еще гасят физическое возбуждение, принуждая кровь размеренно струиться по жилам; но в душах возбуждения нет. Умер порыв; сдох шелудивым псом под забором, оставив сухой расчет своим наследником. Где ярость? обида? кураж где?! |