Онлайн книга «Последняя драма Шекспира»
|
И тут она увидела в зеркале такое же злобное и коварное лицо, как будто дьявол со старинной карты ожил и неслышными шагами вошел в ее гримерку. Лиза вздрогнула и на мгновение закрыла глаза, подсознательно надеясь, что лицо в зеркале исчезнет. Однако когда она снова открыла глаза, оно никуда не исчезло. Правда, теперь она разглядела это лицо и узнала его. За ее спиной стоял Валентин Радунский. В глазах его горел тот самый темный огонь, а на губах играла злая и презрительная улыбка. Именно из-за этой улыбки Лиза в первый момент приняла Радунского за дьявола со старинной карты. – Валентин Михайлович! – проговорила она неуверенным дрожащим голосом. – Вы меня напугали! Как вы попали в гримерку? Я ведь закрыла дверь… – Обижаешь, Лизочек! – произнес он странным скрипучим голосом. – Что же я, старый театральный волк, не знаю про дверь, которая соединяет эту гримерку с костюмерной? Я ведь давно, очень давно работаю в этом театре… – Ну да, конечно, как я могла об этом забыть… – Лиза делано засмеялась, но даже ей самой этот смех показался ненатуральным, неестественным. – Валентин Михайлович, – проговорила она усталым голосом, – я ведь сказала вам, что устала. Оставьте меня, пожалуйста. Я хочу привести себя в порядок, переодеться, отдохнуть… И вроде бы мы недавно все выяснили. Я, конечно, прошу прощения за резкие слова, но… – Нет, милая, теперь не тебе решать, – в голосе Радунского прозвучали какие-то странные, незнакомые нотки. – Что такое вы говорите? – Лиза поморщилась. – Я прошу вас, оставьте меня! – Ты просишь… это уже что-то, но время просьб прошло. Наступило время расплаты. – Валентин Михайлович, что за мелодраматические интонации? Из какого это спектакля? Вам самому-то не смешно? – Смешно?! – Радунский придвинулся к ней, лицо его исказилось гневом. – Нет, мне не смешно, и тебе скоро будет не до смеха! Я не из тех мужчин, которые позволяют смеяться над собой, не из тех, кем можно пренебрегать! – Да пойдите вон! – Лиза повысила голос. – Мне это надоело! Я позову кого-нибудь… – Не позовешь! В ту же секунду в руке Радунского появился нож, точнее, длинный старинный кинжал с крестовидной рукояткой и узким лезвием. Кончик этого кинжала мужчина поднес к горлу Лизы. В зеркале это выглядело как кадр из фильма ужасов. Только все было по-настоящему. – Если только ты крикнешь, я перережу тебе горло. И никто не успеет прийти тебе на помощь. Во-первых, в театре уже никого нет – никого, кроме нас с тобой. А во-вторых, ты сама заперла дверь гримерки изнутри, а пока кто-нибудь вспомнит о проходе через костюмерную, меня здесь уже не будет. Да и тебя тоже не будет, будет только твой труп. Еще одно загадочное убийство, которое так и не будет расследовано… – Слова выходили из горла Радунского с шипением, как будто им было трудно выбраться наружу. – Так это вы… – внезапно догадалась Лиза. – Это вы убили Александру. – Кого? – переспросил Радунский. – Ту несчастную женщину, которая заменила Коготкову в роли Дездемоны! – Не устаю поражаться на женщин! – усмехнулся Радунский. – У тебя кинжал возле горла, тебе осталось жить несколько минут, а тебя все еще волнуют какие-то посторонние вопросы! Вот что значит неуемное женское любопытство! Ну да, почему бы не удовлетворить его напоследок? Да, это я ее убил. – Но зачем? – Разумеется, я не знал, что Анна нашла себе замену. Я думал, что это была она. – А чем вам не угодила Анна? – Анна?! – Глаза Радунского вспыхнули. – Анна посмела пренебречь мной! Она посмела отвергнуть меня! Меня – Валентина Радунского! Такие вещи непростительны! – Да когда же она успела? – изумилась Лиза. – Нет, не говорите, я сама догадаюсь. Вы приставали к ней в антракте, коньяком в буфете поили и тут же потребовали от нее благосклонности. За пятьдесят граммов коньяка! Когда она и так была в ужасном положении! Немудрено, что она вышла из себя! – Она оскорбила меня! Она переступила через меня, как будто я мусор под ногами! Как та, прежняя… – Как ваша жена? – внезапно догадалась Лиза, вспомнив давнюю историю, рассказанную Ленкой. Теперь все предстало перед ней в новом свете. – Что? – Радунский удивленно взглянул на нее, как будто на мгновение забыл о ее существовании. – Да, как моя жена… как эта жалкая, отвратительная женщина. – Так вы и ее убили? – проговорила Лиза, в ужасе глядя на Радунского. – Убили, обставив это как самоубийство? Лизе было так противно находиться рядом с Радунским, что она совершенно забыла о своей участи. Он прижимал нож к ее шее, он стоял рядом, от него ужасно противно пахло потом и еще чем-то, но ей было уже все равно. – Убил, – Радунский криво усмехнулся. – Эти смертные такие дураки… их ничего не стоит обвести вокруг пальца! «Сон в летнюю ночь!» – Лиза узнала пьесу Шекспира, источник цитаты, которую использовал Радунский, и эта цитата внезапно открыла ей глаза. – Так вы считаете себя выше простых смертных? Вы считаете себя сверхчеловеком? – Считаю? Но так оно и есть! – На лице Радунского проступило наивное удивление, как будто Лиза задала ему нелепый, бестактный и бессмысленный вопрос. – Значит, каждая женщина должна падать в ваши объятия, а если она не спешит это делать, ее следует убить? – Не каждая, – поправил ее Радунский, – не каждая, а только достойная моего внимания. Талантливая, яркая, одаренная… Вторую часть вопроса он оставил без внимания. – Это, конечно, лестно, но не кажется ли вам… Договорить Лиза не успела. – И вообще хватит разговоров! – прервал ее Радунский. – Я удовлетворил твое любопытство, и хватит с тебя! Пора поставить финальную точку в этой драме! «Господи, как он высокопарно выражается! – подумала Лиза. – Человек смертельно заражен театральностью». И тут же она удивилась, что в ее голову в такой драматический момент приходят совсем неподходящие мысли. А Радунский величественным жестом поднял руку с кинжалом, занес ее… Лиза в зеркале перехватила его взгляд и поняла, что он любуется собой в зеркале, любуется своей эффектной позой, любуется искусно выстроенной мизансценой. Больной человек… больной, но смертельно опасный! Неужели ее жизнь оборвется от руки этого самовлюбленного маньяка? Неужели ей осталось прожить долю секунды? Неужели у нее больше не будет блестящих ролей, цветов, аплодисментов? Неужели ей больше не суждено дышать волнующим воздухом театра? Да что там – вообще не суждено дышать? Лизе снова послышался тихий, едва различимый скрип в глубине комнаты. У нее появилась надежда – не надежда даже, а жалкий, робкий ее лучик. |