Книга Идеальное несовершенство, страница 85 – Яцек Дукай

– А?

– Какой-нибудь подходящий тебе мануальный интерфейс.

Он без раздумий принялся формировать изящный штурвал.

– Куда? – отозвался Верон.

– Куда мог полететь Мойтль? – вздохнула Анжелика.

– Надеюсь, что не в пасть Щелкунчика.

– Хм?

Адам указал на стайку светляков сразу над кривизной планеты.

– Я тебе говорил. Их там несколько тысяч, таких серебристых эллипсоидов диаметром, самое большее, метров семьсот. На «Вольщане» мы ими крайне заинтересовались. Картографировали лазером их взаимное расположение, и оказалось, что это, собственно, единый объект, некая нефиксируемая сила связывает их в жесткую целостность, они не расходятся друг с другом ни на миллиметр. Мы зарегистрировали вход тридцатитонного метеорита в занятое ими пространство. Ни с того, ни с сего он подвергся аннигиляции. Этот Щелкунчик Планет, похоже, представляет собой причину, по которой у Нарвы нет спутников. Конечно, теперь-то я понимаю, что это лишь комплекс сопряженных Клыков – деформантских или вообще происходящих извне Четырех Прогрессов. Может, они удерживают там некий Порт… Но тогда мы об этом и понятия не имели.

– Куда? – повторил Вернон.

– Хм, может просто облететь ее и составить карту… – предложила Анжелика, склоняясь к планете. – А потом бы мы решили.

– Я не помню, что именно Мойтль из меня вытащил, – вмешался Замойский, – но если он так хорошо развязал мне язык, то я наверняка рассказал ему и о месте нашей высадки, и о городе над Рекой Крови. Он наверняка начал оттуда.

– А собственно, зачем вы высаживались? Причем, кажется, аварийно – ты ведь так мне рассказывал?

Замойский нахмурился, потер лоб.

– Я не хочу туда входить, а то все снова схлопнется, а этот урод нашлет на меня какое-нибудь чудовище, – он тряхнул головой. – Я даже не знаю, откуда появилось это слово.

– Какое слово?

– Нарва.

– Куда? – в третий раз спросил Верон.

– Дай увеличение и сетку Меркатора.

На планете было два больших континента (оба в южном полушарии) и несколько десятков обширных архипелагов. Замойский отыскал северный берег континента, напоминавшего формой ухо – увеличил – нашел косую горную цепь – увеличил – нашел реку, которая собирала большинство осадков этого водораздела – увеличил – нашел приток, начинавшийся в озере на зеленом плоскогорье – увеличил – и указал на восточный берег озера.

– Сюда. Потом отдашь мне рули.

– Понял, – сказал Верон.

Возвратилась сила тяжести – «Катастрофа» начала падать к Нарве по вынужденной кривой.

После возвращения изначального масштаба, планета уменьшилась и спряталась за Анжелику, но уже через миг начала вспухать и выглядывать из-за кресла девушки, с каждой минутой все быстрее. Сила тяжести то исчезала, то меняла направление. Двуворон каркал проклятия, раздраженный, когда его начало бросать со стороны в сторону – пока не влетел в переплетение сетей и вцепился в них крыльями, когтями и одним из клювов.

Во время первой фазы вхождения в атмосферу челнок стало трясти еще сильнее, уже не из-за изменения вектора ускорения, но из-за поперечных и продольных вибраций корпуса «Катастрофы» – пока она не потеряла скорость и не перешла в скользящий полет на уровне сотни километров. Вход был резким, но челнок Мойтля мог не опасаться судьбы челнока с «Вольщана» – это была уже совершенно иная технология, совершенно иной масштаб опасности. И все же – тело помнило.

Тело помнило, и Замойский напрягал мышцы, сжимал зубы, сердце лупило, словно молот, адреналин выжигал в венах новые шрамы, гудение крови в ушах заглушало все прочие звуки.

Наконец «Катастрофа» выровняла полет, и Адам поднял веки, только сейчас поняв, что до этого он их зажмурил.

Снова тоннели в синеве. Безоблачное небо Нарвы омывало их со всех сторон. Замойский велел Верону развернуть проекцию на шестьдесят градусов, тогда увидел сквозь серый туман низких облаков темно-синий океан, цепочки островов, словно струпья выкипевшей пены и – плоско втиснутый под горизонт край континента.

В голо со своей стороны Анжелика открыла многочисленные трехмерные окна, в них возникли данные, получаемые Вероном.

– Кислород – двадцать пять, азот – шестьдесят, о, много двуокиси углерода, вы делали какие-то анализы вегетационного цикла местной флоры? На чем она работает, какой-то местный аналог хлорофилла? Я вижу, что они зеленые.

Они были уже над континентальными лесами, десять километров и все ниже.

– Помню, что Джус сильно жаловалась на разницу в репликативных кодах, – пробормотал Адам. – У нас было мало оборудования… Погоди. Нет, не знаю. Мол, отсутствие природных эволюционных цепочек и все такое. Поскольку мы знали о месте, ну и о Щелкунчике, да и само солнце… мы решили, что здесь существовала старая цивилизация. Тогда это были бы не оригинальные флора и фауна, но энное поколение видов, спроектированных от самых основ для позабытых уже целей, а потом одичавших и мутировавших, сражающихся за имеющиеся ниши, которых еще не существовало, когда эти виды придумывали… Оставить такое на пару миллионов лет – и вуаля, перед нами целая биология, совершенно невозможная с эволюционной точки зрения. Верон, отдай. Сейчас.

– Прошу.

Замойский сжал руки на рулях, и с этой хваткой вернулась его уверенность в себе.

– Это то самое озеро? – спросила Анжелика, вертя над собой голографические пейзажи.

– Да.

«Катастрофа» управлялась, словно прямоточник сменной оси; выдвинулись широкие носовые плоскости, и челнок спускался к плоскогорью почти как планер, лишь время от времени корректируя полет импульсами из боковых дюз. Адам положил «Катастрофу» на левый борт, набрасывая вокруг озера низкую петлю.

Верон передвинул в голо увеличение береговой линии. Озеро имело форму слезы длиной более тридцати километров; из зауженной части вытекала река, разливаясь широкой катарактой вниз на несколько десятков метров по каменистому каньону. Противоположный, южный конец озера подступал под высокие клифы у густо заросших гор.

На восточном берегу Замойский искал поляну в форме клепсидры, которую он хорошо запомнил. Останки челнока должны были находиться сразу за ее сужением. Конечно, пуща могла за это время поляну и поглотить.

Он обыскивал взглядом густую зелень. Где-то здесь, в двух третях пути от реки к утесам —

– Есть! Садимся.

Он заметил стабилизатор, торчащий над плотной зеленью. «Катастрофа» зависла над ним, медленно вращаясь вокруг вертикальной оси, кроны деревьев дрожали под напором поднятого ветра, вставали вихри сорванной с веток листвы.

Замойский дернул «Катастрофу» вверх.

– Тут ближе всего, – Верон указал на каменистый сток, спускающийся к ручью, метрах в семидесяти от останков.