Онлайн книга «Княжна Тараканова»
|
— Навестить тебе надо, матушка, Троице-Сергиеву лавру, — говорит фаворит. «Я люблю русскую церковь, люблю разное облачение священников и такое чистое, безорганное человеческое пение… И я с радостью вняла призыву соколика». Она идет по двору Троице-Сергиевой лавры, когда неожиданно ее окружает толпа монахов. — В блуде живешь!.. — Покайся, государыня! Помни, что Иоанн Богослов сказал: «Беги тех, кто хочет совместить внебрачную и брачную жизнь. Ибо примешивают они к меду желчь и к вину грязь». — Освяти жизнь таинством брака, государыня! И расступаются монахи — Потемкин, огромный, страшный, в рясе, падает перед ней на колени. — Во грехе не могу жить более! В монастырь уйду! — Если хотите вонзить кинжал в сердце вашей подруги… Но такой план не делает чести ни уму вашему, ни сердцу. Екатерина заплакала. «Слезы могли быть единственным ответом на сию дикую сцену. Но я поняла, что придется что-то делать. Мне надобно было показать, что он отнюдь не всесилен. Было два выхода обуздать этого забавного безумца. Удалить его вообще — но он мне нужен, мне нужна эта беспощадная, страшная мужская воля. О, если б я была мужчиной!.. Оставалось второе — удалить его из опочивальни. Это, конечно, жаль, ибо сей господин — самый презабавный чудак, которого я видела в наш железный век… Короче, советоваться с ним сейчас в деликатных вопросах касательно женщины, именующей себя плодом тайной любви императрицы с фаворитом, означало родить новые сцены… А я устала от прежних. Так что, как всегда, пришлось…» Она позвонила в колокольчик. И появился тот молодой красавец — новый секретарь Петр Васильевич Завадовский. — Князя Вяземского пригласите ко мне. Завадовский восторженно смотрит на императрицу, будто не слыша приказания. «Конечно, он ничтожен, да прелесть! Что делать… Григория Александровича придется удалить из опочивальни». — Я прошу вас, Петр Васильевич, душа моя, — совсем нежно повторяет Екатерина Завадовскому, — попросить ко мне князя. В кабинете князь Вяземский и Екатерина. — Какие новости из Петербурга об известной женщине? Князь внимательно глядит на императрицу: — Жить ей осталось недолго, как пишет в своем последнем донесении князь Александр Михайлович. — Но не могу же я с ней встретиться?.. — вдруг говорит императрица. Князь, как всегда, понимает. — Вы должны с ней встретиться. — Нет, нет, не уговаривайте, это невозможно! — Ваше величество, я ваш преданный раб, но я смею настаивать на встрече с известной женщиной. «Это самое в нем ценное — он всегда настаивает на том, чего хочу я сама». — Если я на это соглашусь… вы знаете наш двор… это стая борзых. Нигде в мире нет таких сплетников. Немедля распространятся слухи, что сия авантюрера что-то из себя представляет. — Никаких слухов не будет, покуда вы в Москве. Именно потому я настаиваю на этой встрече сейчас. Мы сообщим о вашем легком нездоровье. И вы сможете отсутствовать несколько дней. Одновременно дадим в газете сообщение о какой-то аудиенции, данной вами в это время в Москве какому-нибудь лицу… Никому и в голову не придет!.. — Подите с богом, князь, — прервала государыня, — я должна все обдумать. Она вернулась к письменному столу. «Ах каналья, ах бестия, проделать из-за нее такой путь… Однако пора приниматься за письмо к Гримму…» «Пишу вам из Коломенского, где по случаю нездоровья провожу в праздности уже несколько дней. Том Андерсон, моя любимая левретка, сидит напротив меня в кресле и лает в открытое окно на судно, поднимающееся по Москве-реке. А я, пользуясь временем болезни, решила написать очередную пьесу. Надеюсь, у нее будет счастливый конец. Вы знаете, как я ценю в искусстве все радостное и веселое. По моей просьбе у нас даже Танкреда играют с благополучным концом…» Коломенское. Из дворца выходит князь Вяземский в сопровождении офицера в гвардейском мундире и в серебряной каске с черными перьями, надвинутой налицо. — Карету князя Вяземского, — кричит слуга. Карета выезжает из ворот Коломенского на большую дорогу. На следующий день карета, сопровождаемая эскортом гвардейцев, въезжает в Петропавловскую крепость. Эскорт остается у ворот, карета громыхает по крепостному двору. Петропавловская крепость. В помещении коменданта князь Вяземский и комендант. — По повелению матушки велено допросить арестантку доверенному лицу от государыни. — За князем Александром Михайловичем посылать… или как? — усмехаясь, спрашивает комендант. — Князя Голицына извещать не следует, дабы не плодить ненужных обид. Князь Вяземский и офицер входят в камеру. На кровати лежит Елизавета. Два солдата и капрал сидят на стульях в углу комнаты. Тускло горит свеча. — Оставьте нас, — приказал Вяземский. Караульные вышли из камеры. Вяземский вопросительно посмотрел на гвардейца. Тот слегка наклонил голову. Вяземский встал и тоже вышел из камеры. В камере остались двое: Елизавета, лежащая на кровати, и офицер, молча сидящий в углу. Наконец с кровати послышался голос Елизаветы: — Я тоже любила носить мужские костюмы, Ваше величество. Офицер усмехнулся, снял каску, положил рядом. Длинные волосы закрыли лицо. Екатерина отодвинула волосы и потянулась было приподнять свечу, чтобы осветить кровать. — Не надо, Ваше величество, — послышался резкий голос с кровати, — если вы хотите узнать, красива ли я, это надобно было делать несколько раньше. А я знала, что вы придете… Я давно поджидаю вас, Ваше величество. — Мой приход, голубушка, ровно ничего не значит. — Напротив, он означает, что Ваше величество действительно столь проницательны, как об этом говорит вся Европа. И вы давно почувствовали, что я могу сообщить вам нечто, что никому другому не сообщу… Приступ кашля прервал ее. «Я не люблю лести. Но почему-то самая грубая лесть всегда обезоруживает меня…» — …Вы очень больны. — Да-да… И притом в нынешнем моем положении… — Я распоряжусь, чтоб впредь караульных вывели из вашей камеры. — Вы действительно очень добры. Жаль, что мне недолго пользоваться добротой Вашего величества, этим ливнем благодеяний… Она опять помолчала. Молчала и государыня. — Итак, Ваше величество, — наконец сказали из темноты, — она есть. — О ком вы говорите? — прошептала Екатерина. — Вы поняли, Ваше величество… Августа… Дочь… |