Книга Княжна Тараканова, страница 55 – Эдвард Радзинский

Екатерина и Рибас уединились в стороне от играющих.

— У меня к вам вопрос, сударь. Я знаю, что вы ездили с секретным поручением графа Орлова. И по заданию Алексея Григорьевича пытались проверить ложные слухи о существовании некой Августы, якобы дочери покойной императрицы.

— Как проницательно выразилось Ваше величество: именно ложные, — тонко усмехнулся Рибас. — Потому что никакой Августы не может существовать.

«Приятно иметь дело с умным человеком».

— Однако на всякий случай вам следует побеседовать с неким поляком…

— Вы имеете в виду, конечно, господина Доманского, — мило улыбнулся Рибас.

— Я стараюсь не запоминать имен подобных господ. Итак, я собираюсь непременно помиловать сего господина, учитывая его молодые лета и то, что авантюрера завлекла его в любовные сети… Но он этого пока не знает.

— О, милосердие Вашего величества!.. Значит, я смогу ему это сообщить… в обмен на точные известия, где, естественно по слухам, обитает сия фантастическая особа?..

— После чего вы сами отправитесь в те места…

— Понял, Ваше величество: чтобы лично убедиться в неосновательности подобных слухов.

1776 год, март. Петропавловская крепость.

В камеру Доманского входит Рибас с самой широкой из своих улыбок. И с порога начинает без умолку говорить:

— Ах, мой старый друг! Я жажду заключить вас в объятия!

Доманский с изумлением уставился на Рибаса, силясь вспомнить, откуда он его знает.

— Неужели не вспомнили? Ну? Ну?

— Господин Рибас, — наконец произнес поляк.

— Милейший, — обратился Рибас к караульному. — Принеси-ка нам пару бутылок вина по случаю приятной встречи.

К изумлению Доманского, просьба была тотчас выполнена, и две бутылки вина появились в камере.

— Рейнское и анжуйское, — объявил Рибас. — Какое предпочитаете? В этой крепости неплохое вино… И, главное, достаточно выдержано временем.

— К сожалению, я редко пользуюсь этим погребом.

— А я — к счастью, — сказал Рибас, разливая вино. — Итак, за ваше скорейшее освобождение! Как? Я не сказал вам? Вас очень скоро освободят. Это замечательное известие. Но есть и печальное… На днях скончалась наша общая знакомая. Да, ушла в лучший мир. Я поручил показать вам могилу известной вам женщины.

Доманский сидел, молча уставившись перед собой.

— Как видите, более вас ничего тут не удерживает. Хотя нет, надо уладить перед отъездом вашим еще одно маленькое дельце. Вы сообщите мне город в Италии… где нынче… находится она.

— Кто? — прошептал Доманский.

— Та, которая погубила жизнь известной нам с вами женщины. Ведь если б вы не рассказали ей про злосчастную Августу…

— Проклятие! Откуда вы знаете?

— Ну-ну… Вы уже догадались откуда, — впервые серьезно сказал Рибас. — Итак, вы сообщите мне, где она. В обмен на скорейший ваш отъезд из крепости. Советую не упрямиться. Коли вы хорошо меня вспомнили — догадываетесь, что я все равно все о ней узнаю. Уж если пес пошел по следу… Итак: сначала вы мне послужите, потом я вам… Все-таки здесь прекрасный погреб, я всегда утверждал: пить вино надо в тюрьме! — Он поднял бокал: — За то, чтобы впредь вы не пользовались этим погребом!.. Я вижу: вы решились.

— Будьте вы прокляты, — пробормотал Доманский.

— Всегда ценю такое начало, — засмеялся Рибас.

Москва. На Кузнецком мосту торговали тогда французские лавки. Здесь было любимое место московских франтов — петиметров, как называла их тогдашняя сатирическая литература. Здесь они прогуливались, назначали свидания богатым московским девицам.

Тучный хозяин французской лавки, в котором с трудом можно узнать когда-то молодого и стройного слугу Рибаса, внимательно смотрит на щеголя в надвинутой на глаза шляпе. Сей щеголь и есть господин Рибас собственной персоной.

— Очень трудно узнать человека в этом борове, — сказал Рибас.

— Да уж, — будто речь шла не о нем, вздохнул хозяин.

— Но я попытаюсь, — сказал Рибас и неожиданно отвесил хозяину лавки великолепную оплеуху. Но рука его только просвистела в воздухе, ибо толстяк с поразительной ловкостью увернулся от удара. Последовала новая попытка оплеухи — и вновь толстяк, как матадор от быка, ушел от удара. — Пожалуй, я тебя узнал, — произнес Рибас.

— А я вас что-то не припоминаю.

Но в этот миг оглушительная пощечина достигла цели.

Толстяк поперхнулся, а потом сказал с нежностью:

— Ну конечно, узнал вас, хозяин! Рад вас видеть, господин Рибас!

— Русского языка так и не выучил.

— Нет никакой надобности, мой господин. Здесь по-русски говорят только подлые люди. Но не они мои покупатели.

— Ты понял, зачем я пришел?

— Опять!.. Опять!.. — застонал толстяк. — Бессонные ночи, скачки на лошадях… О, как я хорошо жил, сударь!.. О, зачем вы объявились?..

Вскоре в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось объявление: «Из столицы выехал испанский дворянин Де Ри вместе со своим слугой».

Прошло несколько месяцев.

В этот вечер в Эрмитаже избранный кружок императрицы, как всегда, играл в карты. Играли в «макао» на двух столах. И каждый выигравший черпал ложечкой бриллианты из ящичка посреди стола. Екатерина, с вечной своей благодетельной улыбкой, глядела на играющих.

«Я стараюсь чаще затевать подобные вещи, чтобы слух о щедрости „Северной Семирамиды“ ослеплял европейские дворы. Мне приходится преданно служить своему образу. И этот образ доставляет мне немало хлопот».

Играют… И очередной выигравший, дрожа от волнения, лезет ложечкой за очередным бриллиантом. Горят глаза играющих. Игра, игра!

«В разгар игры, когда они алчно черпали бриллианты, вошел наконец тот, кого я ждала уже не один месяц…»

Как всегда, с открытой ослепительной улыбкой в залу вошел Рибас.

И опять они уединились с императрицей.

Игравшие, завороженные бриллиантами, даже не заметили этого.

— Давно вас не видела, господин Рибас, сказывают, что вы были за границей?

— Да, пришлось много путешествовать.

— И как ваше путешествие, сударь?

— Весьма удачное, Ваше величество. Я путешествовал по Италии, и после многих приключений в одном из маленьких итальянских городишек мне посчастливилось наконец столкнуться с некоей особой.

— И какова она… сия особа? — усмехнулась Екатерина.

— Еще не старая, бодра телом.

— И ей известно, кто она?

— Несомненно. Хотя уверен: не питает никаких честолюбивых планов. Однако думаю, что жизнь сей особы вне пределов нашей державы не отвечает интересам державы.