Книга Гроза в Безначалье, страница 32 – Генри Лайон Олди

— Мы скорбим, что оторвали главу отшельников от столь увлекательного дела. — Брихас шагнул раз, другой, остановился напротив Парашурамы и мимоходом носком сандалии отбросил в сторону потерянный кем-то кинжал.

Только сверкнули изумруды рукояти из старого серебра.

— Но мы, двое странствующих брахманов и эта достойная женщина с сыном, проделали неблизкий путь, чтобы встретиться с тобой.

— Видимо, не терпелось обсудить со скромным отшельником святые Веды и вознести совместные молитвы, — глядя в глаза Наставнику богов, в тон проговорил Рама-с-Топором.

Брихас не отвел взгляда. Ушанас подошел и встал рядом. Ганга же предпочла держаться чуть позади, с неодобрением косясь на сына, поглощенного разглядыванием секиры.

— Разумеется, мы с удовольствием обсудим… э-э-э… и вознесем. Но ты прав: мы шли на Поле Куру не только и даже не столько за этим. Думаю, ты уже узнал нас?

— Узнал, — кивнул аскет, и лишь сейчас стало заметно, что вокруг закопченного демона светится еле заметный ореол.

Рама-с-Топором не доверял незнакомцам и не вступал в беседы, предварительно не потратив толику Жара на распознавание собеседника.

— Узнал, и рад приветствовать Брихаса, Повелителя Слов, вместе с многомудрым Ушанасом. Но пусть эта достойная женщина простит бедного отшельника: ее я узнать не в силах.

— Или врожденная деликатность подсказывает тебе, — Ушанас еле сдержался, чтоб не подмигнуть, — что иногда не стоит прилюдно узнавать Гангу, мать рек…

— Текущую в трех мирах, — с поклоном закончил Рама.

— И мы пришли к тебе с нижайшей просьбой, благочестивый Парашурама, — эта фраза далась богине нелегко, но Ганга все-таки произнесла ее. И, выйдя вперед, с достоинством встала подле Ушанаса.

— Я слушаю Наставников и великую богиню. — Узкое лицо аскета по-прежнему не выражало ничего, а голос был под стать лицу — бесцветный и отрешенный.

— Сияет в Трехмирье твоя слава, и недаром, чему мы только что были свидетелями, — вновь заговорил Брихас. — А также вровень со славой стоит аскетический образ жизни и знание боевых мантр, вызывающих небесное оружие.

Маленький Гангея прекратил наконец рассматривать такой замечательный топор и прислушался к разговору старших.

— Насколько мы знаем, доблестный сын Пламенного Джамада, среди смертных нет сейчас воина, равного тебе. Посему мы, все трое, молим тебя: возьми этого мальчика, сына богини Ганги, в ученики и обучи его тому, что знаешь и умеешь сам. Лучшего гуру нам вовек не сыскать. Это не лесть — я говорю тебе правду. Богиня Ганга и Наставник Ушанас могут подтвердить мои слова.

Ганга и Ушанас слегка наклонили головы, соглашаясь.

— Взять в ученики? — задумчиво протянул аскет, дергая себя за кончик косы. — В последние годы меня больше волновало исполнение клятвы над могилой отца — и кшатра платила долг с лихвой. Убийце не до учеников. Но жизнь — такая забавная штука… Мне надо подумать. Кстати, а кто отец этого мальчика? — вдруг, безо всякого перехода, быстро спросил он.

Однако Брихас был готов к неожиданностям.

— Его недостойный отец — я, — потупясь, ответил Словоблуд.

И стал выглядеть гораздо моложе. Лет на сто, сто пятьдесят, не больше.

— Ты? — впервые за весь разговор в голосе Парашурамы прорезались нотки удивления. — Значит, мальчик по рождению брахман, если он сын богини Ганги и мудрого Брихаса?

— Ты, как всегда, абсолютно прав. — Наставник богов поднял на отшельника свои честные глаза.

— Странные наклонности, однако, у этого юного брахмана, — небрежно сплюнул Рама-с-Топором, глядя на свою секиру в руках Гангеи.

Малыш благоразумно промолчал, хотя слушал внимательно.

— Интересно, почему он пищал от восторга, глядя на ту бойню, которую я учинил? И первым делом ухватился за топор, а не за возможность прочитать мне проповедь об ахимсе [39] ?! Что скажешь, родитель?

— Ты, достойный Парашурама, тоже брахман по рождению, — вместо замявшегося приятеля ответил Наставник мятежных асуров.

Но глядел Ушанас при этом куда угодно, только не на Раму.

— Брахман, но отнюдь не чураешься оружия и сражений, и тебя не мутит при виде пролитой крови. Ведь так?!

— Я — другое дело, — отрезал аскет, сверкнув взглядом, и сразу стал похож на статую из драгоценного гранита Раджаварта, редкий камень «царская охрана» ценился вровень с розовым нефритом. — Вы сами знаете обстоятельства моего рождения. Или напомнить?!

— Не надо, о гордость брахманов, — Брихас уставился в землю, будто ища потерянную бусину. — Я обманул тебя. Видишь, Ушанас, я предупреждал: из этой затеи ничего не выйдет…

— Недаром тебя все-таки зовут Словоблудом, — ворчливо заметил Парашурама. — Докатился, Наставник! Брахман оскверняет уста ложью! Ну да ладно, пусть это останется на твоей карме… Так кто же настоящий отец ребенка?

— Царь Шантану из Лунной династии, сын Пратипы, Владыки Города Слона, — раздельно произнесла Ганга и гордо окунулась в адскую смолу, что кипела во взоре аскета.

Далеко ее русло или близко, но врать богиня не будет.

Оба наставника смотрели на женщину и вспоминали: когда Ганга сходила из Первого мира во Второй, то Шиве-Разрушителю пришлось подставить собственное чело, дабы Трехмирье не постигла катастрофа.

— Кшатрий, — констатировал Рама-с-Топором. — По отцу — чистокровный кшатрий.

— Кшатрий.

— А ты знаешь, богиня, что добрый Рама имеет обыкновение делать с кшатриями? — вкрадчиво осведомился Парашурама. — Со всеми, без исключения? Я их убиваю. Ты видела, как я умею это делать? Значит, сейчас мне придется убить и твоего сына…

Оба Наставника и Ганга молчали. Так и не дождавшись ответа, Парашурама повернулся и встретился взглядом с внимательными взрослыми глазами. Глазами пятилетнего ребенка.

Аскет прекрасно знал, что дети не умеют так смотреть. Даже перед смертью.

На какое-то мгновение люди (и не люди, но не нелюди, что рискованно по форме, но верно по содержанию!) замерли. Словно пытались продлить мгновение, удержать вечность за хвост — но долго удерживать время на месте не могли даже они, и обрывок застывшей вечности кончился.

После чего все опять пришло в движение — только первым все же начал двигаться ребенок.

Нет, он не попытался убежать, не бросился к матери, не заплакал и не стал просить доброго Раму-с-Топором простить его, глупого маленького Гангею. Он даже не пообещал, что в будущем будет хорошо вести себя и есть толокно с молоком. Ребенок просто поудобнее перехватил топор Шивы и двинулся к аскету.

3

Оно, конечно, трезубцем по Ганге писано: что глупый малыш собирался делать? Может, героически рубить топором доброго дядю. Может, вернуть роскошную игрушку настоящему владельцу. Может, еще что…