Онлайн книга «Защитник. Рука закона»
Представляет ли он, кто мог желать смерти Рэймонду Синклеру? Петерфи явно не хотел обвинить кого-либо напрямую. Естественно, мы должны были это понять. Это может быть кто-то, с кем Рэй работал в прошлом, или кто-то, кого он оскорбил. Рэй считал большинство представителей человечества круглыми идиотами. Пожалуй, нам стоит расследовать дело о снятии запрета для брата Рэя. — Для Эдварда Синклера? — спросил Вальпредо. — Что за история? — Мне бы очень хотелось, чтобы вы ее услышали от кого-либо другого. Может, вы знаете, что Эдвард Синклер был лишен права иметь детей ввиду наследственного порока сердца. У его внука он тоже есть. Вот и возник вопрос, сам ли Эдвард сделал работу, которая позволила ему получить разрешение. — Но ведь это было сорок-пятьдесят лет назад. Как это могло сейчас вылиться в убийство? Петерфи терпеливо объяснил: — Эдвард получил разрешение иметь ребенка за заслуги, согласно Законам о деторождении. Сейчас у него уже два внука. А вдруг это дело решат пересмотреть? Тогда его внуки утратят право иметь детей. Они станут незаконнорожденными. Даже могут лишиться права наследования. Вальпредо кивал: — Да, да. Хорошо, мы все это проверим. Я заметил: — Вы и сами не так давно подавали прошение о снятии запрета. Полагаю, что ваш… э-э… — Да, у меня диабет. Это вовсе не влияет на мою жизнь. Знаете ли вы, как долго для борьбы с диабетом используется инсулин? Почти двести лет! Ну и что, если я диабетик? Или ими будут мои дети? — Он гневно уставился на нас, но не получил ответа. — Однако Закон о деторождении запрещает мне иметь детей. А знаете ли вы, что от меня ушла жена из-за отказа в снятии запрета? А ведь я имею заслуги. Моя работа о плазменных потоках в солнечной фотосфере… Хотя ладно, что ж я буду читать вам лекцию? Но моя работа позволяет предсказывать картину протонных бурь вблизи любой звезды класса G [26]. Все колониальные миры передо мной в долгу! Мне подумалось, что это преувеличение. Протонные бури в основном влияют на горные разработки среди астероидов. — А почему вы не переехали жить в Пояс? — спросил я. — Вас бы вознаградили по достоинству. И там нет Закона о деторождении. — Вне Земли я заболеваю. Дело в биоритмах; к диабету это не имеет отношения. От нарушений биоритмов страдает половина человечества. Мне стало его жаль. — Вы все еще можете получить разрешение. За работу над безынерциальным приводом. Не вернет ли это вам жену? — Не знаю… Сомневаюсь. Два года миновало. И вообще, никогда не угадаешь, на чью сторону склонится Коллегия. В тот раз я тоже полагал, что получу разрешение. — Вы не будете против того, чтобы я осмотрел ваши руки? Он уставился на меня: — Что-что? — Я хотел бы осмотреть ваши руки. — Очень странная просьба. Зачем? — Весьма вероятно, что убийца Синклера вчера повредил себе руку. Я хотел бы напомнить вам, что действую в качестве сотрудника полиции ООН. Если вы пострадали от косвенных эффектов межзвездного двигателя, который мог использоваться для колонизации планет, и скрываете улики в деле… — Я умолк, потому что Петерфи встал и начал стягивать рубашку. Выглядел он невесело, но хорошо держался. Руки на вид были в полном порядке. Я провел по ним ладонями, согнул в локтях и запястьях, ощупал суставы. А воображаемыми пальцами провел по костям под плотью. В трех дюймах ниже плечевого сустава кость выглядела узловатой. Я прощупал мышцы и сухожилия… — Ваша правая рука трансплантирована, — сказал я. — Это произошло, должно быть, полгода назад. Он раздраженно мотнул головой. — Знаете ли, такие же шрамы появились бы оттого, что мне пришили мою же собственную руку. — Так вот что произошло? Гнев сделал его речь более четкой. — Да. Я проводил эксперимент. Произошел взрыв. Руку почти оторвало. Я наложил жгут и забрался в автоврач, прежде чем потерял сознание. — Можете доказать? — Сомневаюсь. Я никому не рассказывал об этом происшествии, а записей автоврач не ведет. Полагаю, это вы должны что-то доказывать. — Угу. Петерфи натянул рубашку: — С этим вопросом все? Я глубоко сожалею о смерти Рэя Синклера, но не вижу ее взаимосвязи с моей собственной глупостью шестимесячной давности. Я тоже не видел. Мы ушли. И снова в машину. Было семнадцать двадцать; на пути к местожительству Полины Уртиель мы успели бы подзакусить. — Думаю, это трансплантат, — сказал я Вальпредо. — И Петерфи не хочет в этом признаваться. Должно быть, он обращался к органлеггеру. — Зачем бы ему так поступать? Получить из общественных банков органов руку несложно. Я обмозговал это: — Вы правы. Но при нормальной пересадке останется запись. Что ж, это могло произойти и так, как он сказал. — Н-да. — А как вам такая идея? Он проводил какой-то неразрешенный эксперимент. Что-то могущее нанести вред городу. Или даже какие-то опыты с излучением. Он получил радиационный ожог руки. Если бы обратился в общественные банки органов, его бы арестовали. — Тоже подходит. А мы сможем это доказать? — Не знаю. Хотелось бы. Он вывел бы нас на тех, с кем имел дело. Покопаемся. Глядишь, и выясним, чем он занимался полгода назад. Полина Уртиель открыла дверь в ту же секунду, как мы позвонили. — Привет! Я сама только что вошла. Хотите что-нибудь выпить? Мы отказались. Она провела нас в небольшую квартирку, где немалая часть мебели складывалась и уходила в потолок. В настоящий момент имелись диван и кофейный столик; прочее существовало в виде контуров на потолке. От вида за пейзажным окном кружилась голова. Уртиель жила у верхушки Иглы Линдстеттера, на триста этажей выше мужа. Она обладала высокой и изящной фигурой. Черты ее лица для мужчины выглядели бы женственными; женщина же сочла бы их мужественными. Высокая грудь — то ли из плоти, то ли из пластика — в любом случае была пересажена хирургически. Закончив смешивать для себя изрядную порцию коктейля, Уртиель присоединилась к нам на диване. Начались вопросы. Представляет ли она, кто мог желать смерти Рэймонду Синклеру? — Не очень. А как он умер? — Кто-то проломил ему череп кочергой, — ответил Вальпредо. Раз он решил не упоминать генератор, я тоже не буду. |