Книга Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть!, страница 54 – Глэдис Митчелл

Она осмотрела пятна крови на повязке, с сомнением поджала губы, затем свирепо ухмыльнулась и, свернув бинт, положила его на камин. Ее внимание сосредоточилось на легком шраме, темневшем над левой бровью Тома.

— «Кто это сделал? Мышка», — с улыбкой процитировал он, глядя на нее.

— Что с тобой стряслось, Том? — спросила миссис Брэдли.

— Как вы и сказали, я пробрался в комнату, но папы там не оказалось. Вообще было не похоже, что там кто-то лежал: кровать заправлена, шторы опущены, и еще этот запах, знаете, когда пахнет не людьми, а старой мебелью и пылью. Тогда я пошел к ней и спросил: «Где папа?» Она долго не отвечала, а потом заявила: «Твой папа умер, но мы не хотели тебе говорить, боялись, что станешь реветь». Реветь! Я — из-за отца!

Рассмотрев шрам, миссис Брэдли произнесла:

— Сможешь добраться до дома викария, Том?

— Да, только боюсь, что меня стошнит.

— Тогда иди к себе. А я отправлюсь на Гутрум-Даун — буду собирать фольклор.

Том усмехнулся:

— Деревенские пошли к церкви, чтобы искупать идола.

— Это не идол, а святой Фома.

— Ну, да. Пастор ей молится.

— Не ей, а ему, мой невежественный друг.

Лицо у Тома было бледным, однако теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Миссис Брэдли наблюдала за ним, медленно и ритмично качая головой. Значит, она правильно оценила характер Теббаттса-младшего.

— Короче, я ухожу, — сказала она, — но не раньше, чем ты расскажешь мне, как оказался на Гутрум-Даун.

— Когда?

— Когда тебя там нашли и отнесли к доктору Мортмэйну.

— Но я не поднимался на Гутрум-Даун.

— Вот как? Любопытно, — произнесла миссис Брэдли таким тоном, словно ее не интересовал его ответ.

— Меня потащила туда мать, когда я сообщил, что отравился грибами, которыми меня накормила миссис Пэшен.

— А Пэшен тоже их ел?

— Да. Он был страшно болен.

— Ясно, — рассеянно отозвалась миссис Брэдли. — Всегда страшно больной Пэшен — просто фирменный знак вашей деревни.

— Он едва не помер, по крайней мере она так говорит.

— Она — это…

— Моя мать.

— И она повела тебя на холм?

— Да. Но по дороге я начал отключаться, а очнулся уже в этой комнате.

Миссис Брэдли покачала головой.

— Я уверен, что меня отравили!

— Несомненно, друг мой.

— Причем отравили намеренно.

— Да.

— Потому что я узнал, что папы нет в комнате.

— И?

— Думаю, они убили его.

— Почему ты так решил?

— Или он убил себя сам, из-за того, что сделал с мистером Миддлтоном.

— Том, опиши мне мистера Миддлтона.

— Большой, черноволосый, с красным лицом. Глаза блестят, а зубы очень белые, когда смеется. Он постоянно шутит и всех подкалывает, хотя шуточки у него не для дам. И еще рассказывает, как спасает женщин из разных передряг.

— Передряг?

— Ну, когда к ним привязываются и все такое.

Миссис Брэдли плотоядно улыбнулась, и веселое выражение лица Тома сразу сменилось настороженным. Ее улыбку тоже можно было назвать веселой — как у тигра, который, оскалив зубы, вонзает когти в свою жертву. Том осторожно встал с кровати и начал обуваться. Оглянувшись на нее с опаской и в то же время с вызовом, он взял с камина окровавленный бинт и снова обвязал им голову.

— Ну, я пошел, — сказал Том.

Миссис Брэдли кивнула, проводила его до двери и проследила за ним взглядом, пока он не исчез за поворотом. Потом вышла на улицу и направилась к дому викария. Желание «собирать фольклор» у нее, видимо, пропало. Зайдя в дом, она ткнула кулаком под ребра подпрыгнувшего от неожиданности Джонса и, посмеиваясь, спросила, у кого в деревне есть сборник его избранных трудов.

Джонс умел краснеть — свойство, о котором не подозревало большинство его знакомых.

— По-моему, у мисс Харпер есть одна из моих ранних книг. Она иногда одалживает ее знакомым, — пробормотал он.

— Кажется, ее позаимствовал Том Теббаттс, — сообщила миссис Брэдли, и посмотрела на него с добродушным видом удава, который только что проглотил крупного ослика и теперь предвкушает долгие часы сытой дремоты. — Похоже, они идут назад, — вдруг добавила она, подняв указательный палец.

Возвращаясь с Гутрум-Даун, толпа вела себя гораздо тише, чем когда карабкалась наверх.

— Надеюсь, они вернут Хэллему статую святого, — произнес Джонс. — Что они от него хотели? Вы намекнули про «Золотую ветвь», но я плохо помню книгу и, честно говоря, сгораю от любопытства.

— Они таскали статую к пруду на Гутрум-Даун, чтобы окунуть в воду, только и всего. Это способ подсказать святому, что деревня нуждается в дожде. Обычай вообще-то возник во Франции, но и здесь он в ходу.

— Боже милосердный! — с отвращением воскликнул викарий.

На улице почти стемнело. Гутрум-Даун за южными окнами чернел подобно темной туче. Справа от него проступило две звезды, а зеленая полоска света на самом горизонте свидетельствовала о том, что еще один летний день завершается. Участники шествия, опасаясь столкнуться с Долговязым парнем после захода солнца, торопливо шагали по деревенской улице. Пение и крики сельчан далеко разносились в вечерней тишине. В них слышалось что-то угрожающее и в то же время безнадежное. Казалось, они бросали вызов богам, хотя знали, что это бесполезно, потому что никто им не ответит. Как будто они кричали кому-то, кто не мог их слышать, поскольку у него не было ушей.

Они вкатили статую святого Фомы обратно в церковный дворик. Облака, в начале дня давшие ложную надежду на дождь, по-прежнему ползли с юго-восточной стороны. Люди остановились, посматривая на небо, потом спустили изваяние с тележки и поставили у западной стены.

— Они слишком насытились, чтобы задать нам трепку, — заметил Джонс, вглядываясь сквозь сумерки в группу людей, сгрудившихся вокруг повозки, на которой они с таким трудом волокли статую на гору. — Да и устали. По-моему, многие уже разошлись по домам.

Действительно, у дверей церкви осталось не более пятнадцати человек. Джонс вышел к ним, приблизился к статуе и потрогал камень. Тот был мокрым и липким от грязи.

— Ничего себе! Это все, что осталось от пруда? — спросил он дружелюбным тоном.

В ответ послышались глухой ропот, вздохи и чей-то всхлип. Джонс вернулся к Хэллему и миссис Брэдли.

— Надо дать им воды, Хэллем, — пробормотал он. — Как бы дурны они ни были, надо дать им воды.

— Это я и собираюсь сделать, — произнес Хэллем.