Книга Волшебная гондола, страница 12 – Ева Фёллер

Она открыла дверь, которая вела в комнату с низким, черным от копоти потолком.

– Наша кухня, – пояснила Кларисса.

В углу я увидела кирпичный очаг, над которым на цепочке качался горшок. Рядом с ним к стене была приделана полка для посуды. Посреди комнаты стояли стол и несколько табуреток. В этой комнате было что-то уютное, хотя с виду все казалось ужасно примитивным.

Кларисса провела меня через следующую дверь, и мы вышли на свежий воздух. В свете свечи я увидела внутренний двор, окруженный увитыми плющом стенами. У одной из стен виднелся деревянный сарай, а прямо рядом с ним – небольшая пристройка.

– Отхожее место, – сказала Кларисса, показывая на пристройку, и предупредительно протянула мне свечку. Я вошла внутрь и тут же пожалела об этом. Там стояла отвратительная вонь, напомнившая мне рассказы бабушки, которая на каждом семейном празднике вытаскивала на свет божий воспоминания детства. Однажды она рассказывала о выгребной яме, которой ей якобы пришлось пользоваться в детстве. Обычно она говорила, что этот запах остался у нее в носу навечно. Теперь я понимала, что она имела в виду. И, кроме того, теперь я убедилась, что нахожусь в прошлом. Даже самое творческое подсознание не сможет выдумать этот чудовищный запах и вид широких деревянных досок с дыркой в середине.

Это меня буквально доконало. Меня одолел худший понос в истории. Я поспешно отставила подсвечник в сторону, подобрала полы платья, отмахнулась от нескольких жирных мух и присела над омерзительно вонючей дырой. Оставалось только надеяться, что в следующий раз я снова окажусь в своем родном времени, там, где по крайней мере будет туалетная бумага. Здесь было только деревянное блюдо, в котором лежали листья каких-то растений. По крайней мере, они были мягкими на ощупь, так что я попросту воспользовалась ими.

– Можешь спрашивать меня обо всем, – пояснила Кларисса, когда я снова вышла на свежий воздух. – Но нам следует говорить тихо. Если нас услышит кто-то непосвященный, ты не сможешь выговорить ни слова. Это вроде барьера, с которым ничего не поделать.

Сначала мне пришлось глубоко вдохнуть, чтобы ликвидировать недостаток кислорода.

– В какой год мы попали? – затем спросила я.

– Одна тысяча четыреста девяносто девятый, – сказала она.

– Боже мой!

– Я попала сюда из тысяча семьсот девяносто третьего года. А ты?

Я попыталась сказать, но не получилось. Я беспомощно посмотрела на Клариссу, которая опечаленно покачала головой.

– Ты из моего будущего. Поэтому ты не можешь ничего сказать. Даже не пытайся. Все, что ты попытаешься рассказать мне о своем времени, застрянет у тебя в горле. Какой у тебя родной язык?

– Немецкий. Кстати, ты говоришь на нем очень хорошо, и Бартоломео с Матильдой тоже. Даже акцента не слышно. – Я смущенно замолчала. – В сущности, я нахожу это весьма примечательным.

– Я не говорю по-немецки, – сказала Кларисса. – Я из Франции, говорю по-французски, и только.

Я недоверчиво посмотрела на нее.

– Но как тогда…

– Как мы все друг друга понимаем? Я – тебя, а ты – меня и Бартоломео или всех остальных, кого ты здесь встретишь? Это в природе вещей. Путешественники во времени приспосабливаются к обстоятельствам, каждый по природе своей понимает язык других и говорит так, что все остальные его понимают. Само получается.

Я понятия не имела, как к этому отнестись. Всем путешественникам во времени имплантируют какой-то межгалактический переводчик? Маловероятно, но в любом случае разумно и практично. Жаль, что у нас в школе не применяют таких методов. На латыни или на английском очень пригодилось бы.

Вскоре разговор зашел в тупик. Я попыталась вспомнить, что я знаю о Франции восемнадцатого века. Примерно столько, сколько было в моей последней школьной работе по истории этого периода – немногим больше, чем ничего. Однако постойте – французская революция! Разве она произошла не примерно в то время?

Я попытала счастья.

– Ты знаешь про Марию-Антуанетту?

Кларисса вздрогнула.

– Кто ее не знает, бедная погибшая королева…

– Ох… когда ты исчезла оттуда, она все еще была там…?

– Под гильотиной? – Кларисса печально кивнула. – Я видела, как она умерла, и проливала бесконечные слезы.

– Ох… Недавно я видела о ней костюмированное представление с одной актрисой. – На самом деле я хотела сказать «фильм с Кирстен Данст», но совершенно автоматически слова превратились в уже знакомое мне «костюмированное представление». Что сразу же заставило меня задать следующий вопрос: – А кто все это так устроил? Я имею в виду все эти штуки с языками и барьером?

Она пожала плечами.

– Понятия не имею. Но я, по крайней мере, могу объяснить тебе, как это работает: Тот, кто пришел из будущего, сам собой начинает говорить на языке времени, куда попал. Но никто не может произнести ничего, что нарушит течение времени.

– Что ты имеешь в виду – «нарушит»? – спросила я.

– Ход времени нарушается, когда кто-то разглашает знания из будущего, потому что другие смогут использовать их, чтобы изменить будущее.

– А если просто записать их?

– Тогда выходит еще хуже. Руку с пером будто парализует. Слова предательски не хотят ложиться на бумагу или сами собой меняются.

– Слова при письме переводятся на итальянский?

Кларисса кивнула.

– Думаю, да. Никто ничего не замечает, как и при разговоре – все выглядит так, будто человек выучил язык. Но увы, попробуй только написать то, в чем содержатся какие-то намеки! Уже несколько лет я пытаюсь написать письмо. Для моей мамы, хочу сообщить ей, что со мной случилось. Но мне не удалось написать даже пол-строчки.

Она безнадежно посмотрела на меня.

– Ты могла бы попробовать! Ты наверняка умеешь хорошо писать!

– Ну да, хорошо – не то слово. Но даже если я с этим справлюсь – как ты добьешься того, чтобы твоя мама получила письмо через триста лет? Я имею в виду, почта в пятнадцатом веке идет невероятно долго, но явно не настолько долго.

Кларисса вовсе не заметила, что я попыталась разрядить атмосферу с помощью шутки. Она подавленно сгорбилась.

– Здесь так трудно. Я живу у Матильды уже пять лет, но она понятия не имеет, что произошло. Сколько я уже пыталась объяснить ей, но каждый раз начинаю запинаться или просто немею. Она считает, что меня подменили в детстве и что у меня неизлечимая нервная болезнь. – Она сердито фыркнула. – Даже с Бартоломео мне ни разу не удалось поговорить о моем времени, хотя он совершенно точно знает, что я из будущего.

– Ты можешь поговорить об этом со мной, – заверила я ее. – По крайней мере, пока я здесь.

– Надеюсь, ты и правда останешься надолго.

– Надеюсь, нет.