Онлайн книга «Поход»
|
Гурьян с Мефодием в это время подъезжали к избушке. Там горел свет, вовсю ревела печка и орудовал Левонтий, самый молодой, по-мальчишески худощавый и с ещё более похожей на мох бородой, лепящийся неровно по уже узнаваемым отцовским скулам. Пока мужики рассупонивались, оплывали льдом с усов и бород, он горячился: – Тятя, у меня фонарь мощнецкий, давай щас поедем, мы его махом высветим, пулек наберём! – Ну, тять, – подхватывал Мефодий, – ты сам говоришь, он хитровыдуманный. Он собак надурит и уйдёт. Дымилась на большой глубокой сковороде каша с рыбой, капуста домашняя стояла в банке. – Фодя, Лёва, давайте. Молимся, – сказал отец и строго глянул на Левонтия, который, по его мнению, недостаточно вы́соко крестился. – Левонтий, сколь раз тебе говорил, ты ково так крестишься? Креститься так надо! – И он показал, касаясь двуперстьем самого приверха плеча. – У нас у дядьки Тимофея было: всё то болел, то с работой не ладилось. А ему потом наш дед сказал: до самого края надо! Он так зачал креститься, и всё – как отрезало. Хе-ге! – Гурьян рассмеялся с прохладцей. – А у его, оказывается, один-над-цать лет бес на плече высидел. Одиннадцать лет! О как! Дьявола́, они креста боятся! Так от… После трапезы ребята снова завели: – Тятя, с ним разбираться надо. Он спокою не даст. – Тятя, он попробовал. Его теперь не отвадишь. – Не, сыны. Чо мельтусить. Не зря считалось, утро вечера мудренее, – говорил своим чуть рубленым баском Гурьян. – Тут надо всё вкруг понять. Охота охотой… А мы хоть люди охотчие, но с братом не дело. – Ну тя-я-ять… – тянули Мефодий с Левонтием. – Закончили, сказано, – поставил точку Гурьян, – завтра как обутрят, с этим хунхузом разберёмся, а послезавтра – до Фёдора. В это время в Фединой небольшой головке стояла одна напряжённая мысль: как быть? Вероятность маленькая, что собаки его бросят, убегут в зимовьё, но подождать стоит, глядишь, что и наждётся. Уже перевалило далеко за полночь, а собаки и не думали уходить. То успокаивались, то взлаивали с новым азартом. В ёлке копошились поползни, ползали по стволу головой вниз, пищали. Федя поймал, придавил одного: – Слушай меня внимательно. Если не будешь рыпаться – не трону ни тебя, ни твою родову. Не будешь верещать, сделаешь всё, что скажу, ещё и отблагодарю. Ну что? – и даванул поползня так, что тот захрипел. – Что делать надо? – Собак отвлечь. – Ты бы попросил добром, я и так бы помог. – Не умничай. «Попросил»… Будто сам не видишь, что творится? – Делать-то что надо? – Для начала подлети поближе к собакам. Сведай, кто чем занят. Где сидит. Поползень слетал и рассказывал громким шёпотом: – Буран сидит лижется, Аян под ёлкой. Пестря на ёлку орёт как сумасшедший. Норка тоже орёт и на Пестрю поглядывает. А Кузя тоже лает, но задирается к Пестре… Переживает. Бусый валяется, шкуру чистит… – Стоп, – наморщился соболь. – Ясно. Надо вам с твоим братцем сесть над Аяном на веточку и затравить его на кого-нибудь. Чтобы они убежали… – Что там какой-нибудь зверь, ну… более… – начал было поползень и испуганно замолчал. – Ну чо замолчал, хе-хе? Говори уж, чо думал, что зверь более ценный, чем я, – разжёвывая чуть не по складам, сказал Федя. – Ну? – Ну да, – смущённо пискнул поползень. – А кто? Сохатый? – Да какой сохатый?! Я для них сейчас всех сохатых важней. – Ну, а кто тогда? Медведь: не поверят, они здесь все берлоги знают. Росомаха? – Э-эх… – разочарованно протянул Федя, – удивляюсь я на вас. Взрослые вроде пичуги. Росомаха… Другой раз, может, и сработало бы. Но не теперь. Тут надо что-то, ць, такое! Чтобы имя́ всю подноготню вывернуло. – Чо-то не могу сообразить… – Глухарь? – пискнул брат Поползня. – Да какой глухарь?! Объясняю: рысь! Слышали такого зверя? – Брысь? А кто это? – Не брысь, а рысь. Здоровая кошара. Их нет здесь. Но псы тем лучше затравятся. – А кошара – кто это? На-подвид волка? – О-о-о! – раздражаясь потянул Федя. – Тяжело с вами. Кошка. Такой зверь домашний. Но есть ещё и дикий. Короче, я не нанялся тебе лекции о фау́не читать. Сядьте на ветку и начните судачить: мол… – Понял, понял! – радостно перебил-защебетал Поползень. – Там в ручье Рысь сидит! Там Рысь! Там Рысь! Пи-пи-пи! Так? – Те и «пи»! От ить деревня! Надо сказать так, чтоб… эх! Чтоб они поверили! Какая «Рысь, пи-пи-пи»? Ничо не можете! Надо сказать… – И он произнёс заправски, неторопливо и веско: – «Слышь, Серая спинка, я чуть не упал тут. Шелушил сушину на краю гари у Юдоломы, и вдруг кто-то ка-а-к…» И повтори: «Ка-а-а-к…» – Ка-а-ак… – Ка-а-ак мявкнет! Да так хрипло, главное, я чуть личинкой не подавился… Понял? – А какой личинкой, сказать? Усача или короеда? При слове «личинка» Федю и Поползня моментально окружили поползни и открыли писк: – Лубоеда! – Жука-сверлилы! – Не! Лучше толстощупика! – Толстопопика! Кая разница? Не-вы-но-симо! – Федя аж куснул кору. – У вас товарищ будет с голоду дохнуть, а вы его сверлить будете: тебе корощупика или тупоусика! Все мозги проели своими бекарасами. – Федя аж метнулся по ели так, что собаки залились, но успокоился и сказал, выдохнув: – Здесь важно дух передать. Скажи: «Поближе-то подлетел. И обомлел. Смотрю… скажи, кедра – аж шапка с головы падат!» Обязательно так скажи! – Как это шапка? – Ой да чего вы нудные! Короче, скажи: «Кедра́!» Не, не так. Вот как: скажи: «Кляповая лесина…» – Какая? – Кляповая. Наклонная, значит. И на ней: Рыси здэ-э-эровый кошак сидит. На кедре́…» Ну-ка повтори. – Рыси здоровый к-э-э-эшак сидит… – Не «здоровый кэ-э-эшак», а «здэ-э-эровый кошак»… И скажи: «Когти – о! На ушах кисточки – хоть ворота крась. И ворчит так противно, мол, я этих собак всех передавлю… Вопшэ не перевариваю их родову…» Ну чо-нибудь такое. Поняли? Ну чтобы они затравились… Мол, я этих шавок вообще в грош не ставлю… Во! – воодушевился Федя. – Мол, будут борзеть, всё дядьке своему скажу, он их на рямушки порвёт! Поняли? Обязательно скажи «на рямушки»! Скажи, летом как раз под Уссурийск собираюсь. Там фазан до того жирён, аж с хвоста капат. Хоть банку ставь. Запомнили? – Поняли! Поняли! Пи-пи-пи! – Всю родову, мол, передавить обещал. Можно ещё сказать: и до того злосмрадно от него кошатиной прёт, что аж… – Что аж мутит! – Что аж мутит. Ну всё. Маленько потренируйтесь, а я… подумаю. |