Книга Инквизитор, страница 28 – Борис Конофальский

— Да что ж такое, — на великолепном клинке он нашел маленькую, в толщину ногтя, зазубрину. — Ну надо же, — он сильно расстроился, — надо убираться отсюда побыстрее. Что за места такие поганые.

Левой ногой он чуть тронул коня шпорой, а тот, шальной, сорвался и полетел.

— Да не несись ты так, дурень, — зло сказал Волков, придерживая его, — мало ты кувыркался сегодня в лужах, чертов сын.

У харчевни стояла добротная, большая телега, покрытая крепкой дерюгой с добрыми меринами впряженными в нее. Там же пара оседланных лошадей с вооруженными людьми, явно не местными. Тут же были небольшие возки. Вооруженные люди внимательно осмотрели Волкова, когда тот подъехал. На встречу ему выбежал взбудораженный Ёган.

— Купец приехал! — Сообщил он. — Не купец, а прямо граф какой-то, я таких даже в городе не видал. А что это с вами? Весь плащ у вас в глине.

— Пошли кого-нибудь за коновалом. Только скажи, что не мне, а коню нужно. А то этот дурак побоится прийти.

— А с конем-то что?

— Поскользнулся.

— Вижу, вон бок подрал. Сейчас отправлю за коновалом кого-нибудь. А вы то как? Рука-то цела?

— Цела. Помоги плащ снять.

Они вошли в харчевню, где Волков сразу увидел двух купцов. Вчерашнего купчишку и купца настоящего. Они отличались как день и ночь. Вчерашний купчишка походил на богатого крестьянина, настоящий купец был похож на городского вельможу, а вовсе не на графа, как казалось Ёгану.

Черный бархат, тяжелая серебряная цепь, роскошный берет, с пером заморской птицы. Пальцы… все пальцы в золотых кольцах и перстнях. Купцы встали. Городской купец был крупный, лет под пятьдесят, борода уже седая. От избытка крови все лицо в мелких сосудах. Не дойдя до купца трех шагов, Волков остановился и поклонился. Купец поклонился тоже, хотя берета не снял.

— Меня зовут Яро Фолькоф, я отставной солдат.

— Я Альфонс Рицци. Я глава купеческой гильдии славного города Вильбурга. Доверенное лицо отца нашего, герцога Карла Оттона четвертого курфюрста Ребенрее, — заговорил купец низким голосом с заметным южным акцентом.

— Рицци? Вы из Фризии или из Ламбрии?

— Я из Верго.

— Из Верго! — Солдат даже обрадовался. — Я шесть лет назад со своей ротой стоял в Верго на зимних квартирах. Самые добрые воспоминания об этом городе. В порту там есть харчевня, где собирались сарацинские купцы. Я там научился пить кофе. Они добавляют в кофе сахар, — солдат внимательно следил за купцом. — Уверен, что вы пробовали. Наверняка были в портовой таверне.

— Пробовал, хотя это было очень давно и эту черную жижу тогда пили без сахара. С мускатом. А в портовых тавернах я не бываю. И предпочитаю наши вергийские вина.

— У вас хороший вкус.

Они сели за стол, где тут же появился трактирщик.

— Вина или пиво? — Спросил Волков.

— Пиво. Для вина еще рано.

— Два пива, — сказал солдат.

Трактирщик исчез.

— Как добрались?

— Отвратительно, дороги размыты, сыро. Выехали в ночь, а добрались только что, — отвечал купец, чуть спесиво выпячивая губу добавил. — Надеюсь, я не напрасно сюда ехал?

Волков смотрел на него, улыбаясь. «Ты летел сюда, жирняк, всю ночь, из-за торговли на сто талеров, значит, для тебя это хорошая торговля», — думал солдат и произнес:

— Ну, что ж, не будем тянуть. Пойдемте в конюшню, у меня есть хороший конь.

Они пришли в конюшню.

— Ёган, отвяжи гнедого, выведи на свет, — приказал солдат.

— Неплохой конь, — сказал купец Рицци, осматривая жеребца.

— Конь отличный. Я хочу за него тридцать.

— О-о-о, — сказал купец, пристально уставившись на солдата, — да я вижу, вы шутник? Вы пригласили меня, чтобы я посмеялся над вашими шутками?

— Смеяться вы будете не над моими шутками, а надо мной, когда продадите коня потом за сорок.

— За сорок? А почему не за сто сорок?

— Потому, что он стоит сорок.

— Он стоит двадцать два талера. Двадцать два. И это, если вы еще найдете покупателя. Рыцарство и дворянство обнищало. У людей нет денег.

— Любой интендант-офицер даст за него двадцать пять, и вы это знаете.

— Да, но вы предлагаете мне его за тридцать.

— Но вы же не будете продавать его интендантам. И рыцарям не будете. Вы ведь уже знаете, кому его продадите.

— Уж не герцогу ли? — Скривился купец.

— Нет, не герцогу. Вы продадите его какому-нибудь знакомому заводчику, смотрите, — солдат подошел к коню, — посмотрите на его зубы. Четыре года. Все целы. Голова сухая, уши длинные, грудь роскошная, выкормлен правильно, значит, сердце и легкие хорошо сформировались. Голень длинная, смотрите, круп, спина, колени — все идеальное. Такой конь на хорошей рыси целый день будет идти и даже не заметит этого, этот конь лучший, что у меня когда-либо был. В общем, любой заводчик даст за него сорок монет, и вы это знаете. Я б сам его продал, да нет времени искать заводчика. Хочу уехать побыстрее.

— Дам двадцать пять, — нехотя сказал Рицци, — да и то после того, как мой человек на нем прокатится.

— Обязательно прокатится, — кивнул солдат, — если дадите двадцать девять.

— Не дам я вам двадцать девять, — раздраженно сказал купец. — Наверное, я зря сюда приехал.

«Видимо, не привык, жирдяй, что тебе перечат», — солдат уже знал, что купчина купит все, как бы не раздражался.

— Не глупите, заплатите вы двадцать девять талеров. Разве вы упустите одиннадцать монет прибыли? Даже для вас это большие деньги.

— Не дам, — сказал купец.

Волков понял, что купцу главное не уступить, и поэтому уступил сам.

— Двадцать восемь. Ведь вы уже знаете какого-нибудь барона-заводчика, который выложит вам сорок.

— Двадцать шесть. И никто из моих знакомых не даст сорок серебряных за него.

— Двадцать восемь. Даже если отдадите за тридцать пять, то получите кучу серебра.

— Двадцать шесть с половиной дам.

— Хорошо, двадцать семь с половиной.

— Двадцать шесть и семьдесят крейцеров.

— Прекратите, вы сейчас до пфеннигов дойдете. Ладно, последняя цена двадцать семь монет.

— Будь по-вашему, — недовольно произнес Рицци. — Пусть мой человек прокатится на нем.

— Ёган, оседлай коня. Кстати, хорошее ламбрийское седло. Отдам за полтора талера.

— Вы меня за дурака держите?

— За хитреца.

— Здешние мастера делает седла не хуже, и просят за них семьдесят крейцеров.

— Да, но знать предпочитает ламбрийскую работу, и за нее платит два талера.