Онлайн книга «Герой должен быть один»
|
Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду, усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок, шепотом говорили друг другу: — А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж сволочь!.. Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись на север, в Мессению. Во владения Нелея Пилосского. Где подаяния были не менее изобильными. О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы виноградной и густое масло — дар мессенских олив! О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский! Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу! И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая, впрочем, и Нелеева дворца: — В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить. И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов, Геракл беспощадный, Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну… С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар, — и ванакт Нелей отворял обширные кладовые, приказывал разводить костры во внешнем дворе и колоть быков с овцами, заливая землю дымящейся кровью. Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом! Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри бессмертных — правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного Арея-Убийцу. Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына, молиться отцу! Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла, — жертвуем от чистого сердца!.. Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той стороны Тайгета, со спартанских алтарей. Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников. Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного празднества. Накормить нищих — пожалуйста; снизить подати — сколько угодно; воздать богам — ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому — сами знаете… Но где кровь?! Где та кровь, что радует взгляд воина?! И кровь нашлась. Собака — одна из охранявшей дворец Гиппокоонта своры волкодавов свирепой молосской породы — набросилась на случайного юношу, проходившего мимо дворца. Юноша оказался не лыком шит, поднял с земли увесистый камень и отправил бешеного пса в его собачий Аид — но тут из дворца выбежал басилей Гиппокоонт с сыновьями. Та еще свора, почище молосских собак… Выяснилось, что дерзкого юношу, не давшего себя сожрать, зовут Ойон, сын Ликимния. Ликимния? Это который сводный брат Алкмены, матери Геракла?! Юноша по имени Ойон, виновный в родстве с Гераклом, умирал долго и мучительно. Через неделю о случившемся знал весь Пелопоннес. А Гиппокоонт, утолив жажду крови и взяв человеческую жизнь за собачью, не только не обратился за очищением к богам или людям, но и всячески бравировал своим поступком. Правда, рапсоды почему-то отказывались восхвалять подвиг спартанского басилея. Счастье переполняло три из шести областей Пелопова острова; [82] четвертая область, прибрежная Ахайя, соблюдала нейтралитет; Аркадия и Арголида угрюмо молчали. В златообильных Микенах тоже поначалу молчали, а потом неожиданно для всех микенский ванакт Эврисфей отправил гонцов к торжествующим правителям со своими поздравлениями по поводу победы над Гераклом. Не мог простить бывший хозяин бывшего слугу. Да и усиление Тиринфа, без того обнаглевшего вконец, было Микенам не с руки. Пожалуй, в те дни не было имени известней, чем Молиониды, сросшиеся близнецы-уроды, сыновья Авгиевой сестры Молионы непонятно от кого — бойцы, заставившие дрогнуть и отступить непобедимого сына Зевса; герои, убившие Гераклову тень по имени Ификл. Все ахейцы твердо знали, что в могиле на холме, в черте городка Феней, похоронен именно Ификл Амфитриад. А кто же еще?! Молиониды были угодны богам — разве может быть иначе? Молиониды были великими воинами — разве не подтвердили они это делом? Молиониды были сильнейшими из смертных — победив сильнейшего до них! Молиониды были тем клином, который Ананка-Неотвратимость загнала в миф о Геракле, отделив подвиги Геракла от живого человека, способного проиграть битву и потерять брата. Жаль только, что редко покидали славные братья Молиониды пределы Авгиева дворца, не давая благодарным элидянам выразить переполнявшие их чувства. А так — лучшие одежды преподносились сросшимся воедино близнецам (кого-то напоминали сыновья Молионы — но кого?!), лучшая пища шла на их стол, лучшие девушки ложились под неутомимых Молионидов, невзирая на их уродство… Только вот определение «сросшиеся» немного удивляло тех, кто впервые видел Молионидов, — никакой видимой перепонки между братьями не наблюдалось, хотя… Если бы кому-нибудь удалось заглянуть ночью одновременно в покои обоих сыновей Молионы, то этого воображаемого наблюдателя непременно поразила бы полная синхронность действий Молионидов. Когда один склонялся над ждущей наложницей — второй делал то же самое, когда один входил в стонущую женщину — второй делал то же самое, в той же позе; и буйный оргазм охватывал обоих и покидал обоих в одну и ту же секунду. Как-то раз очередная наложница одного из братьев, опоздав к нужному часу, бежала по коридору и на бегу припала к щели в двери, ведшей в чужие покои, насладившись зрелищем чужой страсти. Не досмотрев до конца, она метнулась дальше, влетела в комнату своего господина — и застыла на пороге. Существо на ложе делало те же движения, что и его копия, только без женщины; и опоздавшая наложница подумала, содрогнувшись: не одно ли существо, состоящее из двух огромных тел, занимается сейчас любовью в разных покоях? На рассвете удавленную наложницу тихо похоронили у подножия холма с тыльной стороны дворца. Но пик ослепительной славы Молионидов, вспыхнувшей подобно молнии, наступил чуть позже — когда пришла пора святых состязаний, третьих Истмийских игр. Благодарные жители Элиды выдвинули своих спасителей в качестве феоров, священных посланцев — и умиленно смотрели, как двое молодых великанов приносят необходимые жертвы, надевают белые одежды, берут в руки ветви лавра и магнолии… |