Книга Идеальная мать, страница 71 – Эйми Моллой

— Девичник? — я слегка отодвинула верхнюю часть кенгуру и вставила соску от бутылочки Джошуа в рот. — Здорово. Я, наверное, не увидела письмо. Надеюсь, вы не голодные. Просто наша встреча случилась спонтанно, я не успела подготовиться.

На полу стонет Колетт, я вижу, что Нэлл прижимает к ране на ее боку хорошее полотенце для рук.

— Ты принесла маффины? — спросила я у Колетт.

— Маффины? — Нэлл бледна, как мел.

— Разве это не ее фишка? Она приносит маффины, а все остальные привносят тоску.

Я чувствую, что Джошуа зашевелился, и убираю бутылочку. Он рыгнул. Очень тихо, но все равно считается. Я встаю, чтобы сделать отметку в таблице, потом решаю вернуться на место. Отмечу потом, когда они уйдут.

— А может, выпьем кофе? — спросила Фрэнси.

— Кофе? А как же твои молочные протоки? Я же говорила, от кофеина будет только хуже.

— Знаю, я больше не кормлю грудью. Только смесь.

— Да ты что? Смесь? Как грустно.

Джошуа смотрит на меня, и я понимаю, что невозможно бесконечно избегать его взгляда. Я вижу, что он осуждает меня. В этот момент он так похож на своего отца. Он как будто спрашивает меня, как я могла такое допустить, почему не постаралась избежать этого, ведь я же обещала. Я отвела глаза:

— Кофе? Сейчас поищу.

Я вернулась в тесную кухню и открыла буфет:

— Ой, а кофеварку я уже упаковала. Придется пить чай для лактации. Куда же подевались кружки?

Я ставлю чайник и роюсь в коробке у двери, нахожу кружку с безвкусной надписью «Кейп-Код — рай для влюбленных», которую мне подарил доктор Г. Он шутки ради купил ее у обочины на заправке, когда мы два года назад впервые уехали вместе на выходные. Мы тогда в первый раз занимались сексом не у него в кабинете, включив машину белого шума на полную громкость (на случай, если следующий пациент придет пораньше). В те дни он впервые сказал, что влюблен в меня, это было задолго до того, как я поняла, какое он чудовище.

В глубине буфета я нашариваю закрытую банку с солеными огурцами и банку черной фасоли. Я открываю банку с огурцами, кладу фасоль в чистую миску и когда вода закипает, ставлю чай и закуски на кофейный столик.

— Выглядит аппетитно, — говорит Фрэнси, но по ее лицу видно, что она не оценила мои усилия по достоинству.

Я ее хорошо знаю, уверена, она осуждает меня за то, что я ничего не испекла. Она берет свою кружку:

— Как ты помнишь, мы обычно начинаем встречи с традиционной истории.

— Ты имеешь в виду историю рождения? — смеюсь я. — Это же я придумала, нет?

Фрэнси кивает:

— Ты хозяйка, тебе и начинать.

Я умоляю Джошуа взять соску, которая пристегнута к его футболке:

— Ну что ж, я родила в День матери. Я легла поспать…

— Нет, — прерывает меня Фрэнси. — Начни раньше. С беременности.

— А, хорошо. Дай-ка вспомнить. Доктор Г. не хотел больше детей. Он говорит, я его обманула, но я же пила противозачаточные. Я тот самый один процент, — я смеюсь. — Не то, что ты подумала. Я имею в виду, тот один процент вероятности, о котором пишут на упаковке.

— Доктор Г.?

— Мой психотерапевт. Отец Джошуа. Я однажды назвала его своим бойфрендом.

Когда я вспоминаю о том эпизоде в баре в Куинсе, внутри все сжимается. Мы зашли в бар неподалеку от отеля, где мы иногда встречались. «А моему бойфренду, пожалуйста, виски сауэр», — сказала я барменше, женщине лет семидесяти. На растянутых мочках висели пластиковые сережки, за ней среди пыльных бутылок с ароматизированной водкой стоял пластиковый стаканчик с окурками.

Она отвернулась, чтобы приготовить коктейль, а он сидел рядом со мной и кипел от злости: «Не смей больше так меня называть, — прошептал он мне на ухо, вцепившись мне в бедро. Когда я позднее перед ним раздевалась, я заметила, что на бедре осталось пять фиолетовых синяков. — Мы не какие-то сраные подростки».

— Он женат, — рассказываю я Фрэнси. — Но мы были вместе два года. — Я закатила глаза. — Ну, то есть то расставались, то снова сходились.

Фрэнси кивнула:

— Это он сейчас паркуется? Он твой муж?

— Что? — А, точно, я же сама так сказала. — Нет, я не замужем.

— И что же, доктор Г…

— Мы уже много месяцев не говорили, с тех пор как я сказала, что решила оставить Джошуа. Он слегка сумасшедший. Я бы сказала, что у него нарциссическое расстройство личности. Таким как он сложно любить других людей. Я от него про это расстройство и узнала, кстати. «Твой отец мог любить только одного человека — самого себя». Доктор Г. все время это повторял, но, клянусь богом, он мог точно так же сказать о себе.

Я с удивлением отмечаю, что у меня в комок в горле. Об этом непросто рассказывать.

— В общем, родители мои были не лучшим примером для подражания, я не собиралась заводить детей. Но тут появился Джошуа, и в моей жизни не было ничего более желанного. С тех пор как он появился — в виде розового крестика на пластиковой полоске, — я уже знала его.

Я глажу Джошуа по спинке и вспоминаю о тех счастливых днях, когда я чувствовала, что он растет внутри меня. Я читала ему книги, сидя в ванной. Ходила с ним гулять по утрам на новую детскую площадку, обещала, что когда-нибудь приведу его сюда. Я ходила босиком по песочнице, представляла, как он будет собирать камни и учиться лазить по деревьям. Делать все, что обычно делают дети.

— Он был такой активный, все время толкался. Сообщал, чего хочет. — Я смеюсь и насыпаю в чай еще сахару. — Помнишь, как они разговаривали с нами изнутри?

Фрэнси не реагирует, и я понимаю, что ушла от темы.

— Извини. Доктор Г. вечно твердил, что я слишком много говорю и могу до смерти наскучить, — я прижала пальцы к вискам, пытаясь привести мысли в порядок, сосредоточиться на своей истории, а не на том, как Джошуа на меня смотрит.

— Скарлет, сосредоточься, — говорю я и улыбаюсь Фрэнси. — Я четко спланировала роды. Понимаешь, никакой эпидуралки, телесный контакт, обсыпать его всякой органической волшебной пыльцой, дать мне его сразу, не очищая. Но, кажется, всем было наплевать на мой план. Я не успела даже взять его на руки, как они положили его на маленький столик со всякими лампами и проводами.

— Не помню, как звали врача, но я слышала, как она кричала, раздавая указания всем вокруг. Потом она прицепила к нему какие-то трубки, вывезла из комнаты, я даже лица его не увидела. Не увидела, так ли он выглядел, как я себе представляла.

Там был еще один врач, он говорил, что надо наложить швы на разрывы. «Лягте, мама, дайте нам о вас позаботиться».

— Хочешь огурец? — предлагаю я Фрэнси. — Нет? А ты, Нэлл? — У нее опухшие глаза. Она качает головой. — Ну и вот, гипоксически-ишемическая энцефалопатия. Так сказал кто-то из врачей. Другими словами, он задохнулся при родах. Или вот, еще формулировка: гибель плода. Хорошее название для женской панк-группы, вам не кажется? — Я смеюсь и понимаю, что мне сложно остановиться. — Извините, — говорю я в какой-то момент. — Я вообще не думаю, что это смешно. По правде говоря, меня терзает чувство вины. Я была так осторожна во время беременности, делала все возможное, лишь бы не навредить ему. Не знаю, что произошло. Я не хотела ему навредить…