Книга По ту сторону жизни, страница 122 – Екатерина Лесина

— Вас это не устроило? — поинтересовался Диттер.

А тетушка, к моему огромному удивлению, пожала плечами.

— Теперь, — честно сказала она, — мне кажется, что так было бы лучше для них… тогда… я слабо представляла себе, что такое дети. Зато мечтала вырваться из того дома… вернуться в Академию… доказать всем, что не дура и вообще… амбиции и у меня имелись.

Амбиции — это неплохо. Это даже здорово…

— Вот только… мне следовало бы догадаться, что Агна подобное оскорбление не проглотит. Именно тогда она приблизила своего карманного целителя… лучшего в городе, а Вирхдаммтервег, — тетушка криво усмехнулась, — всегда выбирали лучшее.

Кажется, Монк икнул. Точно икнул. И прикрыв рот ладонью, пробормотал:

— Извините.

Сквозь пальцы просачивался свет, и гляделось это отнюдь не мило. Быть может, конечно, свет был виден лишь мне, но я погрозила Монку пальцем. А он потупился. Только теперь свет просачивался и сквозь кожу. Этак его и разорвет от благодати.

Может… на чудо тянет? Я слыхала, что особо избранных время от времени тянуло чудеса творить. Глядишь, сотворит и легче станет…

— Мой мальчик приболел… сперва думали, что простуда… нянька не уберегла… а его знобило, он то горел, то холодным становился, словно лед. И целитель ее… мол, готовьтесь…

От близости света чесались пятки. И еще одно место, которое, в отличие от пяток, так легко почесать нельзя было. Я поерзала, надеясь, что этакие маневры останутся без внимания, все же нам тут душу изливают, а я только и думаю, как бы этак незаметненько задницу поскрести.

С пятками оно проще. Туфельки скинула и под столом ногу о ножку потерла. Зажмурилась, до того мне стало хорошо… интриги, страсти дней минулых… ничто по сравнению со свербящей пяткой.

— Я тогда… жила в доме… в их доме… как же, младенец должен был окрепнуть… она так сказала мужу. А он заболел… когда же выздоровел, сила исчезла.

Вот… знакомо. Определенно.

Я посмотрела на дядюшку Фердинанда, но тот сидел ровно, глаза прикрыв, то ли спал, то ли в глубины мыслей своих погрузился. А ведь… получается, передача передачей, но вот избавить дитя ненужное от дара бабуля умела. Так ведь?

— Она отнесла младенца в храм… сказала, что это — единственный способ. И если я хочу помочь сыну… — тетушка моргнула и из глаз ее потекли слезы, к счастью, самые обыкновенные, водянистые. — Я… я уже не думала о деньгах… я… я готова была сделать все, лишь бы он… я попросила Ее взять мою силу… Зачем она мне, если я не способна на такую малость, как защитить сына?

Пожалуй, мне стоило порадоваться, что детей у меня не будет.

Если вдруг мне когда-нибудь настолько наскучит моя спокойная беззаботная — даже относительно беззаботная — жизнь, что потянет завести дитятко, то в ближайшем приюте мне всучат целую корзину…

Кстати, про крышу не забыть, а то обещала же…

— Он поправился, только дар утратил. А мой собственный… его будто ополовинили. Конечно… это ведь плата. Я понимаю, что ничего не бывает даром.

Только понимание — это одно, а ненависть — другое. Эмоции иррациональны.

И Монк поднялся. Он шел медленно, как-то неловко двигая руками и ногами, будто бы не сам даже, но кто-то свыше привязал к конечностям нелепого этого человека веревочки и теперь старательно весьма, пусть и без должного опыта, управлял этакою презабавною игрушкой.

— Ребенок без дара им не был нужен… и мне предложили отступные… этот дом. Содержание. Агна нашла мне жениха, — тетушка кривовато усмехнулась, кажется, семейную ее жизнь нельзя было назвать счастливой, — и я согласилась. Тогда я была в таком состоянии, что согласилась бы на все… и она воспользовалась. Нет, Торвальд был хорошим мужем… не знаю, чего она добивалась… он был старше меня на тридцать лет… очень верующим…

Именно то, что нужно молодой ведьме, — верующий в силу истинного бога старик. Прелестно.

— И в то же время понимающим… Господь забрал у него жену и трех сыновей… и моего мальчика Торви принял как собственного… нет, мы далеко не сразу нашли общий язык. Всякое случалось, но… он привел меня в храм… потом, позже…

— После эксперимента?

— Знаете, — тетушка посмотрела в глаза Монку, — это ведь я их нашла тогда… помню, комнату… светло-розовые тона… тогда были в моде… сестра следила за модой… она выписала обои из столицы. Пыльная роза… и тонкая золотая полоска… гладкие, шелковистые на вид… и ковер еще… и стулья… легкие гардины. Весна. Окна распахнуты и птички поют… чик-чи-рик… чирик-чик-чик.

Монк коснулся пальцем тетушкиного лба, и показалось, что палец этот продавил и кожу, и кости…

— Меня позвали… им нужен был кто-то для черной работы… Агна сама бы в жизни не согласилась, а я… я готова была на многое, чтобы сбежать из семьи. Мои сыновья… Полечка тоже появился на свет обыкновенным. Торви был так счастлив… и нанял няньку. А потом приехала его матушка… до того противная старуха, что меня и сейчас передергивает.

И вправду передергивает.

А я вновь пяткой о ножку стола поскреблась и даже зажмурилась от удовольствия. Свет, тьма… все слишком сложно.

— Она пеняла меня, что я в храм не хожу… не убираюсь в доме… не готовлю… рассчитала прислугу, мол, хорошая жена сама должна все делать. И мужу в лавке помогать. И вообще выглядеть достойно… она купила мне несколько отвратительных платьев и каждый день скандалила… скандалила… я была рада убежать от нее, тем более что деньги обещали хорошие. А за деньги она готова была на многое закрыть глаза.

И не только она. Деньги в принципе помогают людям смириться с реальностью.

— Так вот… Агна готовила эту комнату… как готовила все… представление… натюрморты… рамы из белого дерева, — из тетушкиного уха выползла алая ниточка крови. — И букеты… ее знаменитые розы… красные, темные, а кровь — яркая. Она везде была… понимаете?

Понимаю. Если резать горло, то так, чтобы сонную артерию прихватить, и тогда уж кровь брызнет ярким алым фонтаном…

— Лужи, лужи на полу… я закричала. И наверное, лишилась чувств. В себя пришла много позже… потом… Агна сидела рядом. Она сказала, что эксперимент придется прекратить, но мне заплатят. Главное, чтобы я помалкивала.

А помимо честного слова, подозреваю, взяла еще пару клятв.

Кровь показалась и из другого уха, сползла змейкой к высокому воротничку и, замарав сизое кружево, нырнула под него. Тетушка покачнулась, но Монк подхватил ее и велел:

— Говорите.

И такая сила была в голосе его, что я сама едва не заговорила, причем, подозреваю, что выболтала бы много лишнего… вон и Вильгельм рот ладонью закрыл. А Диттер и вовсе поднялся, правда, тотчас сел на место. И лишь дядюшка продолжал притворяться спящим.

— Я… ушла… деньги… муж сказал, что… увидел… он мать свою отослал… я не могла ему… всего не могла… никому… клятва… он отвел меня в храм… и я… я просто приходила сперва. Садилась и сидела. Думала… все думала… стоило ли оно того?